I Am That Girl. Как перестать играть чужие роли и стать собой - стр. 5

Два дня спустя я увидела в кампусе афиши «Монологов вагины». На следующий день по дороге на занятия меня случайно представили режиссеру этой пьесы. Знаешь, бывают такие моменты в жизни, когда кажется, будто кто-то стучит в твою дверь все громче и громче и ты уже не можешь это игнорировать. Это был тот самый момент. Во время нашего с ней разговора я сказала: «Что ж, я много слышала о вашей пьесе» (отчасти в шутку, потому что эта пьеса откровенно преследовала меня). Она ответила: «О, прекрасно! Так ты придешь сегодня на прослушивание?»

Естественно, не имея никакого актерского опыта, я рассмеялась и быстро ответила: «О, хм… я совсем не актриса». Она как будто была готова к такому ответу и быстро парировала: «Я не спрашиваю, умеешь ли ты играть. Меня интересует, придешь ли ты на прослушивание на роль в моей пьесе».

Как назло, вечернее занятие, которое могло бы избавить меня от этой необходимости, отменили, так что технически я могла пойти на прослушивание. Однако мысль о том, чтобы выйти за пределы своей зоны комфорта, мгновенно вызвала тошноту.

Оглядываясь назад, я понимаю, что единственная причина, по которой я пришла на прослушивание, заключалась в страхе сказать ей «нет» прямо в лицо. Можешь назвать это давлением или запугиванием, но несколько часов спустя я оказалась в комнате с листком бумаги в руках. Передо мной было несколько монологов. Меня мучил вопрос, как, черт возьми, эта консервативная техасская пацанка собирается прослушиваться на роль в долбаной феминистской пьесе со словом «вагина» в названии.

Прежде чем я сообразила (и прежде чем неуверенность в себе успела вытащить меня за дверь), назвали мое имя. Как только режиссер увидела меня, я поняла, что пути назад нет. Было всего несколько секунд, чтобы нервно пробежаться по монологам, ведь последние 15 минут были потрачены на то, чтобы придумать вескую причину уйти. Но только когда я направилась в середину комнаты, услышала, как сердце выскакивает из груди. Паника в чистом виде. В этот момент я спросила себя: «Во что ты только что вляпалась, Лекс? И что ты теперь собираешься делать?»

Я села перед теми немногими людьми, в чьи обязанности входило критиковать каждый шаг. Смирившись с тем, что с этой пыткой нужно покончить как можно быстрее, я начала читать монолог под заголовком «Моя единственная дочь».

Я понятия не имела, как читать этот монолог, поэтому просто начала. Я не слышала, как слова слетали с губ, и когда закончила, то просто встала и направилась к выходу. Именно тогда я услышала слова режиссера: «Алексис, можешь повторить?» Вы что, издеваетесь? В тот момент я была в агонии. Каждая секунда, проведенная в этой комнате, где я соревновалась с девушками с многолетним опытом, которые по-настоящему знают, что они делают, причиняла мне физическую боль. «Но на этот раз, когда будешь читать, – продолжала она, – представляй себе, что происходит. Это слова иранского мужчины, который говорит о своей единственной дочери. Ее тело жестоко сожжено кислотой, и они оба знают, что жизнь в том виде, в котором они ее знали, закончилась. У тебя есть отец, так что представь, каково было бы вам, если бы вы жили в культуре, согласно которой позор бы лег не только на тебя, но и на всю твою семью. И теперь, пожалуйста, прочти еще раз».