Хвост - стр. 34
– Что-то случилось, Мышоночка?
– Нет.
– Что-то в Клетке? – она подошла ближе, кажется, в отражении пытаясь поймать взгляд дочери.
– Да нет. Просто не хочу. Слишком сложный материал.
На прошлой Мучильне, Сельской, у нее носом пошла кровь, и она чуть не потеряла сознание. А ехать в Центр, без сопровождения, без знаний, без… надежно? Так ведь, хвост?
– Какая ерунда, – сказала Мамочка. Ауч, – ты себя недооцениваешь.
Мышь подняла глаза, чтобы взглянуть в лицо матери, чтобы увидеть: та действительно так считала. Она и представить себе не могла, что ее Мышоночка может с чем-то не справиться, может чего-то не понимать… почти всего не понимать. Уточнять каждый вопрос. Сомневаться в каждом ответе.
– Ты же умница. Ты со всем справишься.
Иногда Мышь мечтала, чтобы эти слова действительно что-то значили. Что они могли бы хоть как-то помочь…
– Мы же с Папой в тебя верим.
Будто эти слова должны изменить… Да. Должны, сука неблагодарная, должны! Многим и такого не говорят – Подружке, например. Ее-то никто не поддерживает, она со всем справляется сама и не жалуется. А сколько Мышь бы продержалась без родительской поддержки?!
Она посмотрела в зеркало. Свитер полнит.
– Может не поздно еще? Занятия только начались, – мягко сказала Мамочка, подходя совсем близко, улыбаясь своим круглым, добрым лицом. Мышь закусила губу, чувствуя, как пульсирующая боль растекается по хвосту, будто проникшая под кожу лава, а мысли о допах, о формулах, о реакциях, о Клетке, о Классуке, пускали все новые и новые потоки, о… Мышь редко понимала, чего ему от нее надо, но сейчас она точно знала, чего он не хочет. У нее же нет выбора! Он сделает все, чтобы помешать ей!
– И если что-то не получается, нужно просто пробовать и пробовать…
– Все сложнее, Мамочка, – перебила ее Мышь тихо, но уверенно. Ее поймут. У нее самая лучшая семья на свете.
– Понимаю, Мышоночка. Сложный год. Время сложное, – теплая рука легла ей на плечо, но вместо ожидаемого облегчения Мышь почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Будто вместе с собственным грузом на плечи лег и материнский, – Я все понимаю.
Ни черта ты… о, заткнись, ладно? Не смей даже. Не смей!
– Мамочка, – всхлипнула Мышь, – Мамочка, мне так плохо…
– Я понимаю, понимаю, бедная моя девочка, давай-ка чаю нальем, я вкусненькое купила.
– Не хочу сладкое…
– Давай, вот так, смотри, какие печеньки.
Рот наполнился слюной, но память услужливо подкинула образ из зеркала – какие пирожные с такими ляхами? Хвост нервно ударился о стол, обвил ножку, постучал по соседнему стулу, и у Мыши не было сил останавливать его.
– Знаешь, говорят настроение часто зависит от того, как ты одет, – Мамочка поставила перед ней кружку, кинула чайный пакетик.
– И?
– Тебе этот свитерок не очень идет, дочушка. Ты в нем на свинку похожа, – она залила пакетик кипятком, добавила холодной воды… да, Мышь не любит горячий… – только не обижайся. Я же тебе добра желаю.
Массивное тело плюхнулось на соседний стул – прямо на хвост. А.
– Хлебушка?
– Нет.
– Печеньку?
– Встань.
– Что, Мышоночка?
– Встань, – сквозь зубы повторила Мышь, – пожалуйста.
– Почему?
– Ты сидишь на нем.
– На ком, доченька?
– На моем хвосте.
То, что никогда прежде не звучало в Норе наконец было произнесено. Мыши стоило бы молчать, но больше она не могла. Мамочка поймет, как поняла Мелкого. Потому что она самая лучшая на свете и любит своих детей.