Художники - стр. 25

Я уткнулась в учебник, слушая переливы бегущих рук – как желтая листва играет в воздушном потоке. Одиноко и тихо.

Мама играла красиво.

– Вот бы ты хоть раз села, – сказала она, когда забыла следующие ноты – играла по памяти. – Тебе же так нравилось.

– Нравилось, – я пожала плечами. – Но это не мое.

– Странно, – сказала мама.

Я промолчала.

– Песни бы сочиняла. Так красиво.

– Но у меня нет к этому таланта, – в который раз говорила я ей. – Я же пробовала – плохо выходит.

– Ну, – мама не отступала, – пробовала бы дальше. Нельзя забывать музыку.

– Я и не забываю. Я просто не играю. Не тянет, – я задумалась, вспоминая минуты, когда от любой песни пальцы сами играли по поверхности – недавно черед увлечений перешел и на инструментал.

– Я бы пробовала. А то очень жалко. Зачем же столько училась?

Я посмотрела на нее, но не ответила. В этот момент в моей голове сам собой складывался танец какой-то невесомой девушки, с древесной кожей, кажется, я ее обозвала «лесной дух»…

– А вот если бы… если не стихи к песням, а произведения. Проза. Что бы ты сказала?

– Какая проза?

– Ну, – я мотнула головой в сторону шкафа, за которой толпилась классика и книги, купленные в девяностых. – Как Пушкин. Лермонтов.

Мама на меня как-то непонятно посмотрела.

– Ты пишешь прозу?

– Нет, конечно.

Я машинально ответила.

Мама зачем-то кивнула.

– Стихи пишешь?

– Ну…

– Ты пишешь стихи?

Я не знала, куда спрятать глаза. Мама тут же села рядом.

– Ты никогда не говорила. Покажи стихи.

– Они… так.

– Ну, покажи! Мне же интересно.

Я долго думала, поступаю ли правильно. Я еще никому не говорила, что пишу.

Потом все-таки я потянулась за тетрадкой с набросками, и вытащила самые понятные.

Олег дернулся, но так, что я испугалась.

– Не ори, – сказал он не своим голосом, и я подползла – коленки свело от колючек. Как и лодыжку от боли… Черт.

– Что делать?

– Не ори.

– Не ору.

– Иначе звери придут.

Он приподнимался на локте, а я оглянулась на небо: боже, придут? И сюда?

– Не эти, – парень морщился. На лбу был пот. – Отсюда.

У меня похолодело нутро, когда я судорожно окинула взглядом пространство. Куча темной зелени. И внутри, среди – звери…

– Пиши еще.

Олег протянул локоть. Я с испугом глянула на пьяные буквы. На парне лица не было.

– Я не буду. Посмотри…

– Пиши! – нажал он. – Мы должны уйти отсюда сейчас же. Звери придут в любом случае. Раньше, или…

Он замолчал, морщась от боли. Я увидела, как напряглось его целое… крыло.

Кость хрустнула.

Олег вскрикнул и задышал. Я кинулась поддержать его: напоролась на перья. Черные, с пушинками. Жилы, идущие в костѝ, дрожали, продолжая движение тела.

– Тебе не нужны крылья, – я не могла смотреть на них, но глазела.

– Ты уберешь их? – с надеждой спросил он.

Я сглотнула.

– Я не знаю. Боюсь.

Парень напрягся.

– Хоть что-то ты знаешь?

Он попытался встать, но ноги не выдержали, и он рухнул; а меня накрыло крыло.

Потное.

Я выпуталась из-под перьев.

– Уберу. Не знаю, как.

Олег не отвечал, и я заметила спустя время, что он еле держится.

Я втерла основание ладони в лоб: что же мне делать. Убрать просто крылья? «Убрать»? А если зачеркнуть, то что-нибудь получится?

Я поискала по карманам ручку – Господи, какие карманы, какая, мы же летели, выпала точно.

На Олега я старалась не смотреть.

Задрала снова рукав, – его рука мне показалась как у трупа – нашла буквы. Они не стирались. Я ослюнявила пальцы и потерла по записи.