Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата - стр. 7
– Ну что ты орёшь? Уже всё в порядке. Он же еврейский мальчик, а сегодня его восьмой день.
После этого инцидента я не мог ходить и говорить больше года.
Когда я пошёл в школу, то мне сразу доходчиво объяснили, что вред, который несёт религия, сравним с опиумом для народа. Родители мои всего боялись, будучи обычными советскими людьми, и не вмешивались в просоветскую и атеистическую школьную пропаганду.
Любя своего деда, я счёл своим долгом объяснить ему, что он находится в плену вредных заблуждений.
– Бога нет! – орал я глуховатому деду, а он бегал за мной с палкой, норовя ударить.
Дед оказался стойким к моей антирелигиозной агитации. Что взять с осколка дикого и отсталого царизма?
Иногда, чтобы сделать дедушке приятное, я подходил к нему и кричал:
– Бог есть! – и истово крестился. Это ещё больше раздражало деда. Бил меня всем, что под руку ему попадало. Только через много лет после смерти моего любимого дедушки я узнал, почему он так возмущался. Мне – ребёнку – никто не объяснял, что христианство и иудаизм – это монотеистические религии с различными концепциями, ритуалами и обрядами. А сам дед неважно владел русским языком.
Незадолго до смерти у дедушки стали трястись руки. Потому, когда он утром выносил свой большой синий эмалированный ночной горшок, поочерёдно орошал из него меня и мою маленькую сестру. Родители спали за ширмой в нашей единственной комнате и были недоступны дедушке и его горшку. Потом мать, ругаясь, вытирала пол и стирала наше постельное бельё в корыте. Помню, как я, лежа на кровати, старался увернуться от льющегося из дедова горшка живительного дождя.
Дед мой умер в восемьдесят восемь лет. Он не захотел уступить дорогу трамваю и пошёл на таран. Трамвай оказался сильнее деда, который попал в больницу, где и умер от воспаления лёгких. Дед умер совсем не вовремя, как раз наш дом сносили и могли бы на деда дать лишние метры.
Мыться ходили в Покровские бани раз в неделю. Когда я чуть подрос, то стали брать и меня. Удивительно, но Покровские бани существуют до сих пор и работают как бани. Калек и инвалидов в мужском отделении было огромное количество. Все воевали. Однорукие, одноногие. Сосем безногие, которые передвигались на самодельных тележках с шарикоподшипниками вместо колёс, отталкиваясь утюгами от земли. Почти все люди в бане были в шрамах от осколков и пуль. Большинство мужиков татуированные.
Татуировки были и оригинальные: у одного мужика при ходьбе нарисованный кочегар закидывал уголь точно ему в задницу, у другого – парочка, вытатуированная на той же складке под ягодицей, при ходьбе методично сношалась. Надписи «Не забуду мать родную», профили Сталина, Ленина носили на теле через одного.
Отец мой участвовал в обороне Москвы, но потом его списали из-за куриной слепоты. Он ничего не видел в сумерках и ночью. Причиной был авитаминоз. Потом, при нормальном питании, зрение у него восстановилось. Однорукие мужики в бане постоянно просили отца потереть им спину мочалкой. Он никому не отказывал. Потом и они в ответ тёрли ему спину. Такой была традиция. Потом отец мыл меня, деда и себя.
Парились в парилке. Был случай в одно из посещений бани. Когда мы зашли в парилку третий раз, мой дед обратил внимание на одного старика, который во время всех трёх наших заходов неизменно лежал на верхней полке. Оказалось, что он мёртв. Мужики спокойно его вытащили, отнесли в предбанник. Вид смерти был тогда для людей привычным.