Хроники русского быта. 1950-1990 гг - стр. 25

Зимами 1976–1978гг мы время от времени охотились в горах Алтая, к западу и востоку от селения Онгудай, что на Чуйском тракте. В Онгудае жил хороший знакомый Доктора (см.); он заведовал местной подстанцией, был заядлым охотником и давал нам «наводку» с учётом текущего момента. В один из приездов он направил нас к отдалённому зимнему стойбищу, где со своей семьёй всю зиму жил молодой алтаец-чабан. Пообещав нам хорошую, то есть ясную, безоблачную погоду, энергетик предупредил о надвигающемся морозе, ещё раз разъяснил дальнюю дорогу и заметил, что если не собьёмся с пути, то за десять вёрст до конечной цели мы должны миновать маленькую алтайскую деревушку. В качестве особой приметы этого селения, насчитывающего, по его данным, человек шестьдесят, он указал странную особенность. По его словам, деревушка эта была экспериментом горно-алтайских властей по изменению образа жизни коренного населения края. Привыкших к кочевой жизни скотоводов решили приучить к новым способам ведения животноводства, для чего бесплатно построили им пяток добротных бревенчатых домов с хорошими печами и с просторными приусадебными участками. После того, как несколько отобранных из ближайшей округи семей вселились в новенькие дома, а высокие власти приняли новостройку и уехали, хозяева новых изб спешно возвели на приусадебных участках милые их сердцу юрты из дерюг и шкур, переехали туда со своими семьями, а избы использовали как удобные, просторные складские помещения.

– Как только увидите новые избы без дыма из труб, а возле них юрты с дымами наверху, – значит, вы на правильном пути, проезжайте мимо и через десять вёрст будете на стойбище.

Мы выехали морозным солнечным утром и приготовились к двухчасовому первому броску до странного селения. Пролетело три часа, мы не сбились с пути и подъехали к живописному архитектурному комплексу из новых изб и неопрятных «дымящих сверху» юрт. Никого не было ни возле юрт, ни возле изб, – ни людей, ни собак. Стояла полная тишина, горы сияли снежным солнцем, небо светилось тёмной, прекрасной голубизной.

Мы с Доктором решили всё-таки поздороваться с селянами и двинулись в сторону ближайшей юрты. Недалеко от неё мы наткнулись на какой-то тряпичный свёрток; подняли, отряхнули, – оказался маленький ребёнок, голышом в телогрейке и валенках на босу ногу, без сознания. Приблизив лицо к его рту, чтобы проверить дыхание, я ощутил запах сивухи. Донесли мальчика до юрты, зашли за полог. Вокруг дымного очага на тряпье лежали в забытьи пьяные алтайцы, одна лишь старая женщина с трубкой в зубах полулёжа, молча и безразлично смотрела на нас. Попробовали заговорить с ней, – не получилось. Прошли ещё несколько юрт – такая же картина. Все в этом селении, от мала до велика, были совершенно пьяны. Поискали на снегу маленьких детей, – больше не было. Мы поехали дальше.

Снова вокруг нас воцарился чистый, с белым, голубым, зелёным и синим цветами солнечный мир. Мы проехали около часа по твёрдому насту, лежащему на крепком льду речки в глубине ущелья, свернули на плавный подъём и ещё через час оказались у большого бревенчатого дома, из трубы которого поднимался играющий в солнечных лучах бело-синий дым. Недалеко от дома стояла юрта, а подальше – два длинных деревянных строения. Нас уже поджидал хозяин – молодой, с очень выразительным тонким лицом чабан. Он показал место для машины, помог нам разгрузиться, провёл в подготовленную комнату. В доме было тепло и очень чисто; где-то слышались возбуждённые детские голоса, но видно никого не было. В отведённой для нас комнате прямо на полу, на чистой скатерти располагалось угощение (варёное маралье мясо, копчёный бараний сыр и рубец из бараньих желудков). Мы добавили к нему свои припасы, вручили хозяину гостинцы, уселись на расположенные вокруг скатерти постели и как раз в этот момент солнце зашло за горы, – как это бывает в горах, сразу стемнело.