Хроника одного полка. 1915 год - стр. 12
– Такое ощущение, господа, что германцы что-то испытывали в этих снарядах…
– Это фосфор, господа, снаряды были снаряжены фосфором, поэтому всё так горит, – размеренно произнёс полковой врач Алексей Гивиевич Курашвили. – Он горит, пока не выгорит весь.
Офицеры оборотились на него.
– Да, господа, это очень противная штука. – Курашвили грассировал. – Белый фосфор сгорает весь со всем тем, на что он попал. Можно потушить, только если перекрыть доступ кислорода, например набросать сверху одеял или шинелями.
Кешка, держа в полотенце, внёс большую серебряную ендову, из неё парило.
– Пуншу, господа! – сказал Розен. – Отец Илларион, вам особо рекомендую, у вас вид нездоровый. – Розен махнул рукой Сашке, тот поставил ендову на стол и стал половником наливать пунш в серебряные стаканы. Судя по виду, и чаша-ендова, и стаканы были турецкие. Это и был стол полковника, которым тот дорожил и возил с последней турецкой войны, где был ещё корнетом. Сашка глянул на Розена, тот кивнул, и Сашка первый стакан подал отцу Иллариону.
– Только не обожгитесь, батюшка, – тихо попросил Сашка.
– Спасибо тебе, голубчик, – глянув в глаза Сашке, сказал отец Илларион и стал дуть на горячий пунш. Губы у него тряслись.
– Ну что, господа, если обстановка нам ясна, приступим, прошу… – Розен широким жестом показал на стол. – А вас, Аркадий Иванович, прошу составить представления к наградам… пластунов прошу особо…
Полковник не успел договорить, раздались один за другим два взрыва, ближние к пологу офицеры вышли и вернулись смущённые.
– Что это? – спросил Розен.
– Две бомбы, – ротмистр Дрок замялся, – попали…
– Куда? – Все смотрели на него.
– В ригу…
Четвертаков и Жамин возвращались от палатки офицерского собрания. Они вошли в деревню и закрылись рукавами, дышать едким дымом было невозможно. Пятнадцать минут назад Жамин получил команду собрать из всех эскадронов людей и откопать братскую могилу. Сейчас и Жамин и Четвертаков боковым зрением видели, как по белому полю к чёрной сгоревшей деревне пешим порядком следует колонна драгун. Лопатами вахмистр ещё вчера разжился у селян, и сегодня драгуны несли их как карабины по команде «на плечо». Колонна уже подходила к дымящимся развалинам крайних построек, ветер понемногу разгонял дым и гарь, и стало видно длинную крышу риги, вдруг она вздрогнула, в эту же секунду вздрогнули воздух и земля, и крыша исчезла. Оттуда, где она стояла, вырвалось пламя и раздался оглушающий грохот. Четвертаков и Жамин остановились.
– О как! А кого же теперя хоронить? – через секунду спросил Четвертаков у Жамина.
Жамин постоял и мотнул головой. Четвертаков ждал, что тот скажет, и Жамин сказал:
– А всё же надо дойти глянуть, чего там, может, кого ещё и можно схоронить, один тама твой, – сказал он и, не глядя на обомлевшего Четвертакова, зашагал вперёд. Четвертаков его догнал:
– Какой мой, Сомов, што ли?
– Не, не Сомов, с ним всё понятно, а Ивов! Знаешь такого?
Четвертаков попытался забежать вперёд Жамина, но тот шёл быстро, проход по улице из-за жара от подворий справа и слева был узкий, и за Жаминым можно было только гнаться. Четвертаков дёрнул вахмистра за рукав, это было не положено, но Четвертаков знал, что бумага на него написана и что не завтра, так послезавтра он прыгнет через чин и тоже станет вахмистром. Жамин резко остановился, Четвертаков на него налетел, но Жамин не шелохнулся, только из себя выдавил: