Хромоногая правда. Страшная история для взрослых детей - стр. 2

– Сейчас, – виновато бормотал он, ползая с ковшом по лодке, как чудовищный жук. – Воду. И коврики. Я думал, не придёт никто. Дождь ведь. Зачем в такую погоду?.. Неприятно же, мокро. Мерзко. Вы точно хотите?.. Опасно. Но я вам коврики. И плащ. Один.

– Почему опасно? Хватит одного, – стоически напомнил я. Бывают же такие люди, нудилы.

– Я под зонтом, – неуверенно поддержала Лидка, с подозрением осматривая лодочное нутро, облупленное, крашенное многократно в разные цвета, синее ныне.

– Начинаю верить, что это та самая, – шепнула она, когда лодочник выбрался на укреплённый сваями берег и подтянул лодку за ржавую цепь.

– Ну говорю же. Я её хорошо помню. Тридцать три года.

– Кому тридцать три? – вяло удивился лодочник, гремя цепью. На Лидку зыркнул, потом снова стал ковырять ключом в амбарном замке. – Потому опасно, что… Ну вы ведь вниз пойдёте по течению?

«Лодку отцепляет, как собаку спускает с цепи».

– Тридцать три? Точно не мне, – оскорбилась Лидка. Лада моя.

– Лодке, – сказал я. – Но ей больше.

– Он имеет в виду, – пояснила Лидка, – что брал её тридцать три года назад. Лодку. Значит, она старше тридцати трёх.

– Очень может быть, – с фальшивым оживлением поддакнул лодочник. Видно было: подтвердит что угодно, чтоб побыстрее сплавить нас с глаз долой и заняться рыбной ловлей. – Очень даже возможно. Лезь, девушка, если не передумала. Я не застал, меня здесь ещё не было. Николай про лодку рассказывал. Ты дальше лезь. Не бойся, я покамест держу. Он говорил, она с той поры с придурью. Лодка-то.

– Лид, давай на корму. Чего остановилась?

– Коврик сначала постели, девушка, с ним не так противно будет. И второй тоже. Не передумали? В дождь, знаете ли, всякое бывает. Но вы же по течению? Николай говорил…

– Нет, не передумали, – ответил я, чтоб пресечь лидкины колебания.

– Тогда лезь ты теперь. Цепь я держу.

– И мы именно что против течения, – сказал я, усаживаясь. – Если польёт, вернёмся.

– Вёсла на.

Я принял вёсла одно за другим, когда вставлял в разболтанные уключины, лодку качнуло. Не терпелось ей, норовистой.

– Я держу, – бормотал лодочник. – Вернётесь? Это, знаете ли, да. Николай рассказывал, с этой самой лодки она и…

– Кто?

– Да была тут одна. Утопла выше по течению, на озёрах. У моста её выловили.

– Врал наверняка ваш Николай. Про лодку.

– Может, и врал, хотя на него непохоже. Не знаю, это ещё при совке случилось, не было меня здесь. Про лодку я сказал, а вы сами как знаете. Тут ещё погода… И против течения…

«При чём здесь течение? Что-то было такое с ним связано. Примета. Причуда. Теки, река, реки, река… дальше не помню. Погода?»

– А что погода?! – с некоторым раздражением спросил я. – Если ждать, пока прояснится, вечно можно просидеть на берегу сиднем. Может, кому нравится, нам не очень.

– Угум, нравится. Прояснится оно, как же. Не. Глядите, какое небо. Дождь суточный.

– Какой?

– Суточный. На сутки зарядил, не меньше. Э, мужчина! Пластикатку-то забыл. Без неё вы вообще…

Я взял плащ, сунул под кормовую банку, Лидке под ноги, и агрессивно спросил:

– И что же мы без неё?!

– Да вы и с ней-то… Всё? Я толкаю?

– Толкайте, – буркнул я. Надоел, болтает про утопленниц. Судя по тому, как отпихнул лодку, мы ему тоже.

Нас медленно вынесло на самую середину протоки, что-то скребнуло по правому борту, должно быть водоросли. Попахивало болотом, дорожка тёмной стоялой воды узка, дальше каша из ядовито-салатной ряски, истыканная сухими остяками рогоза и редкими, похожими на перья зелёного лука, пучками осоки.