Хранители – перерождение - стр. 30
Во мне вскипело негодование, тем более, как потом выяснилось, это действительно мать ей дала ту злосчастную булочку, причем заплатив за нее. Но тогда никто об этом еще не знал.
Сжав кулаки, наплевав на последствия, которые для меня могли быть очень тяжелыми, я подскочил к нему и врезал кулаком в глаз. От неожиданности и сильного удара толстяк грохнулся на свой толстый зад, закрыв его руками.
Нагнувшись к нему, сделав грозное лицо, полное ненависти и отвращения к этому мерзавцу, схватил его одной рукой за ворот рубашки. Замахнувшись, зло, сквозь зубы процедил: «Еще раз ударишь девочку, зубы выбью».
Но больше бить не пришлось. Он оказался самым настоящим трусом, способным делать гадости только исподтишка да нападать на девочек. Толстяк зарыдал, из испуганных глаз потекли слезы. Он совершенно не ожидал, что кто-то может с ним так разговаривать и дать отпор.
Я отпустил его, от вида, как ревет, прикрывая ушибленный глаз, злость прошла. Отойдя, просто отвернулся. Сын мельника поднялся и потопал домой, продолжая плакать. В этот момент все увидели, что штаны его мокрые, толстяк обмочился от страха.
Перестав обращать на него внимание, я подошел к Лере, присел и погладил ее по голове. Девочка, скорчившись, лежала на земле, закрыв лицо руками, и плакала.
Подбежали другие девчонки, стали ее утешать, вытирать слезы, помогли подняться, привели в чувства. Вдвоем, поддерживая под руки, повели домой. Внезапно Лера остановилась, повернулась ко мне и поблагодарила.
Сын мельника тем временем удалялся к себе, медленно переступая ногами, и каждый раз вздрагивал, слыша, как вслед несутся смешки пацанов. Ребята не могли удержать от его жалкого вида.
Побитый, мокрый и опозорившийся перед всеми, он скрылся за постройками, провожаемый до самого конца нашими взглядами. Меня окружили ребята, хлопали по плечу, восхищаясь смелостью и тем, что наконец-то этому упырю досталось по заслугам.
Вскоре, когда уже расходились, я видел, как пацаны сочувственно поглядывали в мою сторону. Девчонки отворачивались, вытирая слезы, все понимали, то, что случилось, не пройдет бесследно, но в тот момент я был для них героем.
Как ни странно, следующий день прошел спокойно. Вероятней всего, хозяин был в отъезде, а без его ведома даже мать толстяка не смела меня наказать.
Но как только он вернулся, без всяких сомнений, сынок нажаловался, и что он там наплел, как объяснил синяк под глазом, можно только догадываться, зная его подлую натуру. На следующий день расплата за содеянное мной все-таки наступила.
* * *
Даниил поежился и прервал рассказ. Данное воспоминание ему было весьма неприятно и приносило душевные страдания. Посмотрев по сторонам, наконец пришел в себя и сообразил, что сидит за столом в замке у мага. Он настолько глубоко погрузился в себя, что забыл, где находится.
Увидев бокал с напитком, схватил его и, выпив содержимое, расслабился. Прикрыв глаза, вновь погрузился в прошлое.
Пока Даниил рассказывал, его не перебивали и ни о чем не спрашивали. По мере того как он все больше и больше повествовал о своей жизни, лицо Ларкариана становилось мрачным.
Герман хмурился, сжимал кулаки, а мальчик продолжал говорить. В некоторых местах он вздрагивал, иногда тряслись губы, выступали слезы. Всхлипывая, часто утирался руками. Зачастую, превозмогая себя, морщился, сжимал кулаки, переживая все заново.