Хозяйка болот - стр. 12
Бабушка Лорна отвела лекцию по философскому подходу в Древней Греции и потратила час на дорогу в Тенетки, чтобы сказать: «Рут, даже если выходишь за Бойда, ты не обязана мимикрировать под него».
Но моя мама приспособилась к сельской жизни и почерпнула больше знаний о травах и садоводстве у свекрови, чем у собственной матери о выращивании роз.
Теперь, стоя в небольшой палате, она говорит:
– Так передай папе насчет восковницы, хорошо? – Затем оседает на виниловый стул. – Он больше ко мне не приходит.
Ага, ко мне тоже. И хорошо.
Я быстро гоню эту мысль. Ничего хорошего в его уходе не было, нелепое бессмысленное событие, что выбило почву у нас из-под ног.
– Мам, мне пора. Заскочу завтра. – Целую ее в щеку, легко и без лишних эмоций. Похоже, мать и правда нездорова, иначе не допустила бы таких вольностей.
– То есть мне придется спать здесь? – встревоженно переспрашивает она.
В глубине души мне хочется забрать ее из этой комнаты размером с кухню и привезти обратно в дом на болоте со скрипучим крыльцом, верандой и стоящим поодаль гаражом, пропахшим мульчей и глиняными горшками.
– Да, – говорю я. – Поспишь здесь. Пока запястье не заживет. – Сносная ложь. Я поворачиваюсь к двери.
– А что у тебя в кармане? – спрашивает мать.
Прикрываю ладонью задний карман джинсов. Записка. Совсем позабыла ее перечитать.
– А, это… список покупок. – Еще одна ложь. – До завтра!
На сей раз, когда дверь больницы закрывается за мной, я достаю и разворачиваю розовый листок.
Дорогая Рут,
мне нужно кое-что сказать тебе о смерти Бойда.
Пошли слухи, думаю, они тебя задели. Тогда я не могла тебе сказать, но теперь настало время. Если ты не против, я загляну на день или два, поговорим.
Твоя Генриетта
Генриетта. Пытаюсь вспомнить человека с таким именем. Тщетно.
Складываю записку, схожу с пандуса и возвращаюсь на парковку.
Ко мне приближается мужчина с тонкими белыми волосами и неровной серой щетиной, как-то даже шустро для его возраста. Разве пациентам не положено оставаться внутри? Он кричит мою фамилию:
– Эй! Марроу! – И внезапно заступает мне путь. – Поберегись, а то закончишь, как твой папаша, лицом вниз в болоте.
Я резко втягиваю воздух.
– Проваливай из города, девчонка, – рычит незнакомец, точно зверь.
Из-за угла здания выходит молодой парень в фиолетовой больничной униформе и отбрасывает окурок.
– Эй, Нельсон! Я сколько раз говорил? Тебе сюда нельзя! А ну убирайся!
Старик отпрыгивает прочь от меня, пересекает парковку и шагает к улице, но затем лысеющая голова поворачивается и в меня впиваются слезящиеся глаза.
Мы что, знакомы?
Он забирается в побитый синий пикап, жмет на газ и исчезает.
Я заруливаю на посыпанную гравием подъездную дорожку перед знакомым белым двухэтажным домом и несу свой маленький чемодан в мою бывшую спальню. Наверху я перешагиваю через сломанную подставку для карандашей, старый кожаный чемодан и сувенирный снежный шар, а затем пробираюсь между полными и полупустыми картонными коробками. Фил и Тэмми уже начали собирать вещи в доме моей матери. Кто им это велел? В комнате мамы такой же беспорядок. Я разглаживаю складки на кремовом покрывале из шенилла, которое лежало здесь еще до смерти моего отца.
Блузка липнет к спине, как мокрый пакет. В окна не попадает ветерок, только яркий солнечный свет, что делает стены и пол какими-то плоскими и незавершенными, хотя все поверхности окрашены, оклеены обоями, покрыты лаком и прочно закреплены.