Хозяйка болот и кот-обормот - стр. 23
Я еле-еле на кочку выкарабкалась, вся трясусь – то ли от холода, то ли от злости. Руки дрожат, ноги ватные. Но дело надо заканчивать!
Перелезла на ту кочку, что рядом с тем местом была, где он под воду ушел. Сколько моего усыпляющего заклятия хватит, тут еще не знамо.
Вспомнила слова древние… Много мы всего учили, и теперь-то я во всей красе понимала, почему учителя заставляли нас зубрить так, что даже ночью разбуди – расскажу без запинки.
Руку в воду опустила и зашептала:
– Тьму водой унеси, зло болотное забери,
Пусть гнилое здесь уймётся,
Пусть безвременье сойдется.
Корни мертвые, прервитесь,
Души чистые, проститесь,
К свету вольному взлетайте,
Зло былое отпускайте!
Слова зазвенели набатом, по воде побежали волны, серебром сияющие. Что-то вещее в них было. Вокруг трясунца затрепетала вода, закрутилась омутом, а сам он стал медленно оседать, растворяться на глазах. Болотная гниль распадалась, кости обнажая, а те, ею больше не сдерживаемые, уходили под воду, чтобы найти здесь вечный покой.
С ужасом и восторгом одновременно я почувствовала касание ледяного ветерка. И тут же стайка светлых огоньков вырвалась из темной пасти трясунца и закружилась над водой. Это были освободившиеся души — по одной, по две, они тревожно затрепетали в тумане, а потом потянулись к небу.
Тихо стало кругом, даже птички потревоженные нашим побоищем, и те в трепете примолкли.
Котик рядом со мной уселся, на эту картину глядючи. Я его по голове погладила. От того и от сердца отлегло. Нравился он мне, спокойнее с ним рядом ощущалось.
– Ну вот, и себе достали, что надобно, и доброе дело сделали, – устало, но с улыбкой подытожила я.
Когда огоньки исчезли с концами, я тяжело поднялась… Ноги гудели. Лодыжку жгло. Достал-таки, зараза. В груди пустота поднывала – опять магии выплеснула с лишком.
Быстро нарвала листов лопуховых, в кулек их свернула, и туда уже клюквы медовой нарвала. Ягоды оказались теплые наощупь, светятся мягко, сладким духом веют, будто мед с пряностями. Не зря их так называют.
Глянула на себя в водную гладь и чуть не заплакала. Вся мокрая до нитки, грязная, как чертенок из пекла. Волосы тиной черной облеплены, сосульками висят. Юбка порвана в трех местах, один ботинок где-то на дне остался, а второй с ноги сваливается. Передник весь в дырах от присосок трясунца. В общем, красота неописуемая!
Кот на меня посмотрел и жалобно мяукнул, голову набок склонил. Сочувствует, видать.
– Ничего, котик, – проворчала я, отжимая подол. – Живы-здоровы, и то хорошо. Зато дело сделано! Теперь к чертятам возвращаемся.
Долетели до их хатки. Они меня издалека заметили, в воде сбились в кучку, настороженно разглядывают. Я в ступе встала, чтобы сверху вниз на них смотреть, и голос поставила повелительный:
– Эй, вы там! Чертята! Вылезайте, выполнила я свою часть уговора.
Из воды показались хмурые моськи. Ничего, найдете себе другое место.
Я в ступе совсем низко к воде спустилась, кулек главному отдала, тогда уж мордашки их переменились. Засияли, довольные, словно настоящую амброзию им пожаловала.
– К утру чтобы тут ни одной щепки не осталось! – пригрозила я напоследок.
– Будет сделано, Смотрительница, – хором пропищали чертята и принялись за клюкву.
Полетела домой, вся дрожа от злости. Мало того, что княжич Тишалей меня испытаниями нагружает вместо того, чтобы сразу как Смотрительницу признать! Так еще и чертята эти выделывались! Могли бы просто съехать, да и дело с концом. А то заставили меня с трясунцем биться ради ягод!