Хозяин жизни - стр. 20
Но Дусманис решает иначе. Я снова вижу его жгучие тёмные глаза в зеркале заднего вида, он лениво поднимает на меня пронизывающий взгляд и одним ловким движением блокирует все пути отхода. О том, что выйти из машины у меня не получится, я догадываюсь по соответствующим щелчкам по всему периметру автомобиля. По коже пробегает мороз. Непроизвольно округляются глаза. В этом моменте столько опасности и запретной интимности, что я сажусь прямо, будто кол проглотила. Ну не будет же он меня насиловать на моей собственной свадьбе? Все это страшно и почему-то горячо, одновременно. Умираю от духоты в тесном платье, каждые пять секунд облизываю сухие губы. Его планы мне неизвестны, но я чувствую смущение по этому поводу. Я не хочу, чтобы вернувшийся из травмпункта Артур, подумал, будто мы с его отцом закрылись в машине нарочно.
— Выпустите меня сейчас же, Михаил Сафронович, — говорю тихо, но настойчиво.
Отчество свекра я узнала у мужа, решила звать его именно так, чтобы возвести между нами границу толщиной в метровую стену из бетона. Дусманис просто смотрит на меня, а я все равно пугаюсь. От приступа паники меня немного мутит, я стараюсь глубоко дышать через нос.
— Ты получишь хорошие отступные, — цедит он сквозь зубы, — когда подашь заявление в ЗАГС о расторжении брака. С Артуром я разберусь, поплачет и успокоится.
Отбрасываю прилипшие к плечам волосы назад, пить хочется. В угольно-черных глазах блестит нехороший огонь. Было бы гораздо легче, если бы его красивые мужественные черты лица вызывала во мне гораздо меньше трепета. Я где-то читала, что у тела есть память и в один прекрасный момент оно припоминает нам все, что мы ему не додали. От одного вида Михаила Дусманиса в памяти вспыхивают горячие картинки, которые по всем законом жизни не должны были запомниться. Слишком много времени прошло. Но они остались со мной, словно выжженные на подкорке.
Качаю головой, потому что до сих пор не могу поверить в то, что Дусманис прямо на свадьбе требует нашего с Артуром развода. Это просто даже не прилично, мог хотя бы медовый месяц подождать.
— Да что Вы ко мне привязались? — спрашиваю тихо, нерешительно, все же побаиваюсь его, и снова дергаю ручку пассажирской дверцы.
Но он конечно слышит. Даже не оборачивается, так и наблюдает за мной через зеркало. Сильные большие руки сжимают руль.
— Ты не любишь моего сына, — холодно констатирует Дусманис, при этом глаз с меня не сводит, будто впитывает реакцию.
— Просто выпустите и все, — горько вздыхаю, отворачиваясь к окну.
Там темно, не видно ни Барби, ни Артура с Катькой. Пусть думает, что угодно. Ну не люблю, так не люблю. Завтра он вернется к своей империи и забудет о том, как сильно ему не нравится жена сына.
— Сегодня суббота, завтра отдохнете, выспитесь, в понедельник в ЗАГСе выходной. Во вторник мой помощник подъедет к вам с утра. Возьмешь паспорт и свидетельство о браке.
Смотрю на него, долго смотрю, так и хочется сказать: «А не охренел ли ты, папочка?».
Но я конечно молчу, воспитание не позволяет. Но от такой наглости у меня даже корни волос шевелятся. Теперь я понимаю, за что его прозвали «хозяином жизни», у него же есть только его мнение и неправильное.
И с чего он взял, что я Артура не люблю? Что он вообще может знать о любви? Я по-прежнему говорю тихо, так мне проще, так я меньше теряюсь перед этим властным богом секса.