Хозяин тайги - стр. 22
Самую настоящую!
Пухлого милого пупсика, от которого Гуля была в таком восторге, что даже ахнула.
Она сидела на диване, рассматривая увлеченно яркие красочные картинки, и тогда еще не понимала, о чем говорят взрослые на кухне, поставив снова чайник и вкусное красное варенье.
— Сгубили девочку! И как только рука поднялась! Совсем ведь ножки не двигаются!
— Вот привыкнет немного к новой обстановке — пойдем к врачу. Лучших специалистов найду, но на ноги поставлю свою голубку! — говорила бабушка. — И говорить научу. И пойдет моя кровиночка в лучшую школу! Но никому ее больше не отдам!
— Всё правильно говоришь, Маруся. Только где столько силы-то взять? Мы же не молодые уже.
— И силы найду. Я теперь только ради голубки жить и буду!
Поздним вечером, когда бабушка разобрала диван и накрыла его свежим бельем, Гуля всё никак не могла поверить, что мама не придет и не заберет ее в дом, где всегда было грязно и дурно пахло, а еще кричали незнакомые мужчины, которых она так боялась.
Но бабушка положила ее рядом с собой, укрыла одеялом и крепко обняла.
— Спи, моя голубка. Спи, птенчик мой. Всё у нас с тобой будет хорошо теперь, — прошептала она и гладила по волосам, а Гулька обняла ее крепко-крепко и даже не зарыдала, а завыла, как маленький зверек, потому что по-другому не умела показать, как страшно ей поверить в то, что впереди будет только что-то хорошее. Так страшно и так желанно, что маленькое детское сердечко билось часто-часто, а слезы всё бежали и бежали.
Лишь в тот день Гулька уснула в новой постели, выплакав весь свой страх и ужас от пережитого, потому что душа ее пригрелась и доверилась родному человеку.
Ее и Гулькой стали все называть, потому что бабушка постоянно звала голубкой и птенчиком.
Это уже когда девушка стала взрослой и узнала про судьбу своей матери, то ей рассказали, что она дала ей странное имя Гульнара. Не русское даже. И так девушка себя никогда не называла — всегда была голубкой своей бабушки. Гулькой…
Через пелену слез девушка посмотрела на стол, где стоял тот самый пузатенький чайник — ярко-красный, в белый горох. Это всё, что осталось у нее от бабушки, не считая альбома с фотографиями. И он всё так же улыбался ей, как много-много лет назад, когда бабушка забрала ее в новую жизнь, где поставила на ноги и дала всё, что только могла. На что хватало ее сил.
Бабушка была ее миром. Ее семьей. Ее всем. И теперь, когда ее не стало, жизнь словно остановилась и зависла в невесомости, а девушка стояла и не понимала, куда же ей двигаться дальше. Теперь, как никогда, она понимала, насколько одинокая и никому не нужная: ни своей сводной сестре, ни отцу, который постоянно отводил глаза и не мог смотреть Гуле в лицо, потому что она была слишком похожа на его первую горькую любовь, ни тем более новой жене отца, которая считала, что ей уделяли чересчур много внимания.
Смерть — это всегда невыносимая боль и горечь от утраты.
Настолько сильная, что и самой жить не хотелось.
И как бы ни говорили врачи, что дни бабушки сочтены и нужно быть готовой к самому худшему, а Гуля не умела делать это.
Ей и сейчас снились страшные сны, что бабушка жива и проснулась, а ее закопали.
Девушка подскакивала среди ночи и рыдала в подушку, заставляя себя оставаться дома, а не бежать на деревенское кладбище, чтобы не начать раскапывать могилу собственными руками, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы услышать родной голос.