«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война - стр. 20
«Старые зайцы» часто ругали фюрера – но, разумеется, вполголоса и только среди своих. В основном они были недовольны тем, что Гитлер не угадал со сроками Восточной кампании. Думали, что все закончится быстро, за несколько месяцев, а застряли в России до самых холодов. И пришлось им на своей шкуре испытать все прелести суровой зимы.
Грозный «генерал Мороз» для многих стал опаснее, чем танки и пушки. Но долг был превыше всего, и они продолжали сражаться, служить своему фюреру и Германии. «Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt…» Германия превыше всего…
Старшие офицеры вермахта, как заметил Макс, чаще всего происходили из семей потомственных военных, нередко с приставкой «фон» перед фамилией. Белая кость, элита, соль земли прусской. Прекрасно образованные и великолепно обученные, они являлись основой германской армии, ее опорой и стержнем. С подчиненными держались просто, по-товарищески, с младшими по званию – по-дружески, но, разумеется, никакого панибратства не допускали.
Младшие командиры происходили из семей попроще, как говорится, родом из народа. Тот же Генрих Ремер, например. Отец – обычный плотник, мать – дочь пастора, домохозяйка, сам поступил в пехотное училище не по призванию или семейной традиции, а по обстоятельствам. А солдаты были вообще из самых обычных семей – и крестьян, и тех же рабочих…
А вот кого в армии действительно не любили, так это эсэсовцев. Если какой-нибудь «черный чин» случайно появлялся в курилке (дивизия СС «Дас Райх» тоже принимала участие в боях на Ржевском выступе), разговоры разом смолкали и офицеры старались незаметно исчезнуть.
– Не люблю я этих парней, – морщился при их виде Генрих, – высокомерные, наглые. Нет, конечно, отличные вояки, храбрые, умелые, прекрасно вооруженные, но… Одно дело – драться с противником, и совсем другое – воевать против мирных жителей. А тем более проводить среди них карательные операции…
Макс кивнул – кто бы спорил. Им еще в школе рассказывали про зверства фашистов на оккупированных территориях. Палачи, изверги… Однако свои чувства Макс старался держать при себе – чтобы не ляпнуть чего лишнего, не выдать себя. По большей части он вообще молчал и только слушал.
Он очень сошелся с Генрихом, стал проводить с ним почти все свободное время. Тот рассказывал о своей семье, жизни в Германии, об учебе в школе. Макс мотал на ус – могло пригодиться. Тем более что все это было для него внове…
Разговоры с Генрихом очень скрашивали серые больничные будни и помогали убивать время. Ведь лежать в госпитале – такая скукотища! Действительно, сам запросишься на фронт…
На третий день пребывания Макс решил побриться – щетина стала уже неприличной. Он провел ревизию личных вещей и нашел бритвенный прибор – картонный пенал с острым лезвием, алюминиевый стаканчик для пены и кисточку-помазок.
И слегка впал в ступор. В той, другой, жизни он пользовался только электробритвой, с самой ранней юности, когда над верхней губою впервые появился пушок. А тут… Конечно, он теоретически знал, как этим пользоваться и даже видел в реале. Но одно дело – наблюдать со стороны, и совсем другое – попробовать самому. Услужливая память тут же показала картинку – вот бреется дядя Миша… Тот признавал лишь опасное лезвие – острейший немецкий «золинген».