Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях - стр. 32

– Нет, меня эта… как её? Клушина? в партком просила зайти, вы меня не ждите!

Он предчувствовал, что разговор будет долгим, а по её тону понял, что и не слишком приятным.

Клушина улыбалась, предложила сесть, была любезна.

– Вася, ты, разумеется, понимаешь всю сложность… после истории с нашим бывшим (не будем называть имён), с бывшим солистом, не оправдавшим высокого доверия партии, – штампованные формулировки усыпляли, он вслушивался, пытаясь понять суть: чего она хочет? Опять готовить какое-нибудь собрание? Встретить очередную комиссию из райкома?

– Напряжённая политическая обстановка… обострение ситуации на международной арене. Ты, как секретарь комсомольской организации, облечённый доверием… наиболее достойный… непрерывная идеологическая борьба… уметь отличить потенциального врага… здесь, в стенах Ленинградского хореографического училища… вырастить достойную смену…

Клушина неожиданно сменила тон на более доверительный, почти домашний.

– И твоя собственная танцевальная карьера, Вася… у тебя талант, и как будущий выпускник училища… отличник ленинского зачёта, награждённый грамотой… достойно представлять нашу страну, в том числе и на гастролях за границей… мы должны предупреждать такие удары… бдительность и сотрудничество… и ценить оказанное тебе доверие!

Клушина сделала паузу.

Выжидала.

Не идиот же он, этот мальчишка, не просто же так он активничает, вон каких высот достиг: семнадцати лет нет, а он уже секретарь комитета комсомола, молодец, хорошую биографию себе делает, правильную, должен понимать такие вещи с полуслова. В Кировский метит, в солисты, и выездным быть захочет (она не зря намекнула на гастроли), и партии хорошие танцевать… и в партию вступить.

– Так мы договорились? – с нажимом произнесла она. – Мы не можем допустить антисоветских разговоров в училище, ты согласен? Партия и комсомол должны воспитывать тех, кто по неведению или злоумышленно ведёт такую пропаганду, и я рассчитываю на твоё сотрудничество. Мы должны знать, кто из учащихся…

– Вы хотите, чтобы я доносил на своих товарищей?! – возмутился он, поняв, наконец, к чему она клонит.

– Ну, зачем такие громкие слова? Ты будешь просто информировать, ты же настоящий комсомолец, секретарь комсомольской организации, ты, вообще-то, и без моих указаний обязан вовремя подавать сигналы… говорить правду – твой долг, а я, со своей стороны, обещаю тебе сделать всё, от меня зависящее… хорошая характеристика много значит, через год ты уже выпускник, и если ты зарекомендуешь себя верным и преданным делу Ленина…

– Я комсомолец, да! И воспитывали меня отец – коммунист и военный врач, и мама, пережившая блокаду! И оба они всегда говорили правду и выполняли свой долг, но по-другому, и меня учили этому. И я вам прямо скажу: доносить и докладывать я не буду! Это… это недостойно. Никто в училище не ведёт никаких антисоветских разговоров, нас интересует только балет, и мы говорим о балете!

– Это прекрасно, – недовольно поджала губы Клушина. – Иди, Василий. Иди и подумай. О балете. Если надумаешь – заходи.

Ему казалось, что это происходит не с ним, что он попал в какой-то роман.

Да, это виделось именно так: любимые книжки, полученные на талоны за сданную макулатуру… он, много, но как-то поспешно читавший классику по длинным спискам, выдаваемым на лето, особенно любил эти простенькие, но такие увлекательные истории: благородные герои, дуэли, три мушкетёра, конечно же, это оно, то самое!