Хор больных детей. Скорбь ноября - стр. 33
– Пусть вас не мучит совесть, – говорю я. – С самого начала вам было почти не с чем работать.
– Спасибо, но я продолжу работу. Останусь в городе, пока не доведу дело до конца.
Он хмуро взглядывает на меня, размышляя, какую игру я поведу дальше. В его голосе звучит неявная угроза, будто это он руководит представлением. Я играюсь с идеей сказать, что больше не буду платить за его время. Если он ничего не откопал к настоящему моменту, а я подозреваю, что так и есть, смысла продолжать особо нет.
Но я знаю, для него это вопрос гордости; может, последний остаток самоуважения, который остался. Он не уйдет, даже если его выгонять с вилами, а мне все еще хочется, чтобы кто-то оставался рядом с Евой.
– Никаких подвижек с пинателем собак?
– Ничего. Такие случаи бывают до сих пор, несмотря на все предосторожности, принятые вашими соседями. Очевидно, он хорошо знаком с местными обычаями и знает животных.
– Ага, это явно один из нас.
– Да.
– Вы связывались с шерифом Берком?
– У этого коротышки мерзкий нрав, и он туп как пень. У него нет никаких зацепок, и, честно говоря, не думаю, что ситуация его волнует.
– Как всегда.
Время заговорить о Еве. Стил ерзает как школьник в ожидании вызова у кабинета директора. Я, в свою очередь, жду, расколется ли он насчет девочки, но он молчит.
– Ева заговорила? – спрашиваю я.
– Нет. Но она способна разговаривать.
– Да?
– Во сне она бормочет. Прошептала несколько слов.
– Что-то о карнавале? – делаю я выпад.
– Нет. Какой еще карнавал?
Я не отвечаю. Надо держать рот на замке. Я несколько дней не видел Драбса, и они с Вельмой Кутс взвинтили меня. Пока я перевожу дыхание, Стил осматривает кабинет и замечает трещины на столе. Он знает обычаи Лили, и его охватывает приступ ревности.
Подозреваю, что истинные характеры Лили и Евы не сильно различаются, хотя я не имею понятия, каковы они на самом деле. Мне не пришлось спросить, купила ли Лили ей одежду, более подходящую для девочки старшего возраста, но почему-то уверен, что Ева до сих пор носит белые гольфы и черные туфельки.
Интересно, не тот ли она ребенок, об убийстве которого заявляли мои братья, теперь вернувшийся, чтобы держать суд над всеми нами.
Стил встает, чтобы уйти, и оглядывается кругом в поисках улик. Он знает, что здесь их больше, чем выхватывает взгляд. Розовые кончики его пальцев должно покалывать. Он хочет получить ответы и почти готов бороться со мной, чтобы добыть их. Если бы только я мог их дать.
– Стил?
Тот останавливается не обернувшись ко мне.
– Ева все еще носит с собой леденец? – спрашиваю я.
С его губ, как запекшаяся кровь при кашле у раненного в грудь, срывается одно слово:
– Да.
Любопытно, не переспал ли он часом с малюткой Евой, и, если так, на что это было похоже. Теперь Стил обернулся и смотрит на меня. Он обречен или вот-вот будет обречен, но все еще высоко держит голову и ходит, гордо выпрямившись. Ни намека на сутулость, а в глазах есть намек на улыбку. Ему есть за что зацепиться внутри себя самого, даже если это приведет его в ад.
Но оно того стоит.
– Все этот проклятый городишко, – шипит он сквозь зубы,
– А то я не знаю.
ПРЕПОДОБНЫЙ КЛЕМ БИББЛЕР, отец Драбса, просит меня встретиться с ним в церкви. Я приезжаю как раз перед наступлением темноты, когда красные лучи заходящего солнца подсвечивают плющ кудзу, разросшийся как сорняк на маленькой лужайке с крабовой травой. Преподобный стоит у передней двери в обрамлении закатных теней. Я смотрю на крышу.