Хор больных детей. Скорбь ноября - стр. 35
Преподобный хочет втянуть меня в приватный разговор, но повторять предыдущий опыт ему ровно так же не хочется.
– И что ты думаешь об этом?
– Это его жизнь.
– Но признай правду. Ты бы предпочел, чтобы он отказался от кафедры.
– Я бы предпочел, чтобы кафедра отказалась от него.
– То, что ты называешь проклятием, – особое благословение Господа.
– Я лишь хочу, чтобы он был счастлив.
Преподобный Бибблер, со всей своей верой и проповедями, все еще верит, что состояние Драбса может быть связано только с психологическими или неврологическими проблемами. Однажды он попросил у меня денег, чтобы отправить его в Атланту на МРТ-сканирование. Я дал ему денег. В маленьком аппарате для сканирования на Драбса напали языки, и врачи после двух дней наблюдений отправили его в психиатрическое отделение. Чтобы его оттуда вызволить, понадобился месяц и четыре адвоката.
– Я молюсь за него денно и нощно, чтобы он наконец избавился от своей ноши. Я молюсь…
– Может быть, не стоит.
Он сразу понимает, что я хочу сказать, но решает не подавать вида.
– Извини, Томас?
Мое имя он произносит на редкость акцентированно. Это имя Сомневающегося, и он пытается произнести его так, как, по его мнению, его бы произнес Христос. Он думает, что все, что нужно, чтобы привести мои мысли в нужное русло, – прослушать несколько его воскресных проповедей.
– Может, вам не стоит молиться за него. Драбсу в настоящий момент нужно что-то другое в жизни. Так всегда было, но сейчас особенно. Может, вам надо в первую очередь помочь ему разобраться с этими вопросами.
В нем больше пуританского, чем он думает. Он был бы как дома в Салеме – мог бы сидеть рядом с Коттоном Мэйером, класть камни на грудь Жилю Кори и вешать одержимых дьяволом псов.
– С какими вопросами? – спрашивает он.
– Я уже сказал.
– У него часто бывают видения с тобой.
– Я знаю, он мне говорил.
Преподобный – воин Христа, носящий отполированные до блеска доспехи Господа. Но он не дурак и не подстрекатель и знает, что должен разделить контроль над духовным благополучием Кингдом Кам с другими силами. Его мама рассказывала ему такие же истории о пойме и глухих лесах, как все остальные матери. По своей природе его вера более свободна, чем у большинства, как и должно быть в округе Поттс.
Ко всему прочему, он еще и видит чужие души насквозь.
– Не питай ненависти к моему сыну, Томас.
– Он мой единственный друг.
– Да, он твой друг. И он искренне тебя любит. Помни.
Пауза затягивается.
– Что?
– Ты для него такое же бремя, как и он для тебя.
ЛУННЫЙ СВЕТ СТРУИТСЯ сквозь ивы и заросли болотной цириллы, пока я продолжаю колесить по проселочным улицам на окраине. Я все жду, что Драбс выскочит из дренажной канавы, голый или раздетый, а может, выпрыгнет из-за кизиловых деревьев. Остается лишь надеяться, что я не найду его кастрированный труп, висящий на березовой ветке и слегка раскачивающийся на ветру.
Еду медленно, кружа по шоссе и осматривая все лачуги и ветхие сараи, которыми усыпаны холмы и расселины. Сосновые доски, не соответствующие дверным проемам, удерживаются на месте сучковатыми перекладинами. Москитные сетки свисают со сломанных петель. В телевизорах и радиоприемниках бормочут про политику и прогноз погоды да доносится комедийный закадровый смех. Звуки банджо и тягучий говор плывут из-за сломанных ставень. Я направляюсь дальше в болотистую низину, минуя «Файв-энд-Дим Дувера».