Холодные близнецы - стр. 9
Всякий раз, когда мы ездили в школу, меня переполняли гордость и любовь. А иногда смущение, поскольку мои дочери, похоже, ни в ком не нуждались, общаясь на своем близнецовом языке.
Я даже ощущала себя немного лишней в их жизнях. Зачем близняшкам кто-то еще, когда у каждой из них уже есть лучшая подружка, которая вдобавок является твоей точной копией? Девочки проводили вместе каждый день и каждую минуту. Но все равно я восхищалась ими, я обожала их.
А теперь все кончилось, и Кирсти ездит в школу одна. Молча. На заднем сиденье моей машины. Не говоря ни слова, будто в трансе, она наблюдает тусклый мир за стеклом. У нее, конечно, есть школьные приятели, но они не заменят Лидию. Никто и ничто никогда не заменит ей Лидию, даже на чуть-чуть. В общем, есть еще одна причина уехать из Лондона. У Кирсти будет новая школа, новые товарищи, и, вероятно, на детской площадке она уже не будет смеяться и строить рожицы призраку ее сестры.
– Ты зубки почистила?
– Имоджин мне почистила после чая.
– Вот и славно, тогда прыгай в кроватку. Хочешь, я приду и тебя укутаю?
– Нет. Ммм. Да.
Она перестала говорить «мы». Надеюсь, глупая, но жутковатая игра закончилась… Кирсти залезла в постель. Ее голова покоилась на подушке. В такие моменты она всегда кажется очень маленькой, будто только вчера начала ходить.
Глаза Кирсти закрылись, она прижала к груди своего Лепу, а я потянулась включить ночник.
Как почти каждый вечер целых шесть лет.
Мои близняшки чудовищно боялись темноты – часто дело доходило до крика. Прошло около года, когда мы выяснили причину испуга: в темноте они не видели друг друга. Поэтому мы с Энгусом чуть ли не с религиозным почтением оставляли девочкам ночник, да и запасной ночник всегда был под рукой. Когда у дочерей появились собственные комнаты, они потребовали, чтобы ночью горел свет. Наверное, они думали, что так можно легко общаться через стену – была бы только лампочка.
Я думала, что с уходом Лидии дурная привычка исчезнет, но фобия только закрепилась еще больше. Как болезнь, которая исчезнет когда-нибудь, но не сейчас.
Ночник был в порядке.
Я поставила его на прикроватный столик и повернулась к двери, когда Кирсти открыла глаза и посмотрела на меня. Осуждающе. Гневно? Нет, как-то тревожно.
– Что, милая? – спросила я. – Засыпай.
– Но, мам!
– Что случилось?
– Бини!
Бини – это пес. Сони Бин. Крупный спаниель. Кирсти любит его.
– Бини поедет с нами в Шотландию?
– Дорогая, не будь глупышкой. Конечно же, он обязательно поедет с нами, – ответила я. – Мы не бросим его.
Кирсти умиротворенно кивнула и закрыла глаза, крепко обняв плюшевого Лепу, а я не могла удержаться, чтобы не поцеловать ее еще раз. Я теперь целую ее гораздо чаще, чем раньше. Главным по нежностям у нас обычно был Энгус, я же оказалась весьма практичной мамой и выражала любовь к детям через кормежку и одежку. Но сейчас я ласкала мою оставшуюся дочь с суеверной страстью: пусть мой поцелуй хранит ее от всяких бед.
Веснушки на светлой коже Кирсти напоминали корицу, рассыпанную в чашке с молоком. Прикоснувшись губами к ее щеке, я вдохнула аромат Кирсти: моя дочь пахла зубной пастой и чем-то еще: вроде бы сладкой кукурузой, которую она ела на ужин. Она пахла Кирсти. Но значит, и Лидией. Причем неважно, что они делали, – они всегда одинаково пахли.