Холодная комната - стр. 24
Так рассуждала скорее даже не краем, а уголком сознания Кременцова, идя вдоль длинных многоэтажек, разглядывавших её тысячами жёлтых и чёрных глаз. Основной то частью сознания она всё ещё рассчитывала поймать маньячку и отметелить её как следует– лихо взмахивала руками, взбрыкивала ногами: вот так вот, дескать, будет метелить, вот так, вот так, да ещё вот так, с разворота! Но когда за углом показалась улица– вероятно, одна из Парковых, обе части сознания притупились. Пропал запал и ноги лишаться, и голову разбивать, и метелить рыжую суку. Ноги уж не держали, перед глазами всё плыло и качалось. Сев на бордюр, который отделял тротуар от проезжей части, лейтенант Кременцова горько заплакала.
Дождь всё лил. Ни прохожих, ни машин не было. Лужа, в которую Кременцова поставила перевязанную ступню, замутилась кровью. Через минуту вдруг показалась одна машина– красный «Жигуль». Он затормозил перед Кременцовой. Открылась правая дверь.
– Мадам, вам куда?
Голос был хрипатый, с южным акцентиком. Кременцова назвала адрес, не утаив и номер квартиры.
– Окей, садись.
Держа пистолет под кителем, Кременцова кое-как встала и забралась в машину. Та резко тронулась и рывками набрала скорость.
– Где туфли-то потеряла?– спросил водитель, толстяк с чёрными кудряшками и усами. Кременцова молчала. Она была на грани потери пульса.
– А чем ты будешь со мной расплачиваться?
– Чего?
– Я спрашиваю: резинка у тебя есть?
– Нет. Есть только железка,– ответила Кременцова, вытащив из-под кителя пистолет. Больше вопросов у толстяка не возникло. Он всю дорогу молчал. Гнал быстро. За полчаса долетели. Выходя из машины, лейтенант Кременцова всё же дала отшитому кавалеру двести рублей– в благодарность за то, что он подогнал «Жигуль» вплотную к подъезду. Больше у неё с собой не было. Три ступеньки перед подъездной дверью и пять ступенек до лифта отняли у неё последний остаток сил. Она жила на шестом. Лифт, к счастью, стоял на первом. Войдя в квартиру, сказать точнее– упав в неё, Кременцова сразу, в прихожей, сняла с себя абсолютно всё, включая повязку, кое-как поднялась, зажгла везде свет, и, сев на диван, осмотрела ногу. Ступня распухла и покраснела. Её пронзала дергающая боль. Во всём теле была ужасная ломота и слабость, что говорило, видимо, о высокой температуре. Выпив пятьдесят грамм коньяку, Кременцова быстро ополоснулась под душем, приковыляла обратно в комнату, улеглась, взяв трубку радиотелефона, и набрала 03. Вызов приняли. Это заняло минут десять. Потом она позвонила Инне Сергеевне Карнауховой, на домашний.
– Слушаю вас,– ответила заместитель районного прокурора.
– Инна Сергеевна,– пискнула Кременцова предсмертным голосом,– вы меня узнаёте?
– Юлька? Ты где?
– Я дома! Инна Сергеевна, у меня нога вся синяя и чернеет! Температура– сорок! Что делать?
– Срочно вызывать скорую!– рявкнула Карнаухова,– Срочно! Ясно?
– Так точно– вы мне только скажите, Инна Сергеевна, с Хусаиновым– что?
– Он ранен.
В голосе Карнауховой прозвучало что-то чужое, странное, незнакомое.
– Ранен? Сильно?
– Не беспокойся, слегка. Однако в больнице пару дней ему побыть придётся. И тебе– тоже. Юлька, ты меня слышишь? Если завтра окажется, что ты– дома, а не в больнице– уволю! Сразу! По тридцать первой! Вопросы есть?