Хочу тебя испортить - стр. 9
– Усек.
– Вот и молодец. А теперь педаль отсюда, – отшвыривая его в сторону, пинком в зад подгоняю.
Закладываю руки в брюки с намерением удалиться. Как вдруг банан, отряхиваясь и пятясь, на ходу разрывает возобновившуюся тишину оскорбленным тоном:
– Я буду жаловаться! Буду жаловаться в деканат!
– Ага, ты еще в море нам насри, мститель, – хмыкаю я. – Все, на хрен, свободны, – выплевываю в толпу застывших баранов.
Любомирову, очевидно, тоже выпускают. И нет бы сгинуть, сверкая пятками… Эта идиотка дергает меня за предплечье, заставляя обернуться и встретиться с ее свирепым взглядом.
– Что ты себе позволяешь, братец?
Все. Кранты. Заказывайте центуриону панихиду.
Глава 4
Свободу центуриону!
© Варя Любомирова
– Что ты себе позволяешь, братец?
Собравшаяся вокруг нас толпа затихает. Подельники Бойко в том числе. Мне без разницы, что именно вызывает такую реакцию! Даже если причиной тому наше с Кириллом «родство». Для меня, между прочим, в этом тоже мало приятного.
Я многое способна понять, принять и простить. Но то, что произошло сейчас… Этот придурок вместе со своей шайкой ведут себя, как банда уголовников. Я не собираюсь мириться с травлей, которую они тут устроили. Такое поведение нельзя оставлять безнаказанным. Судя по реакции сторонних наблюдателей, подобные наезды в академии в порядке вещей. И если другие боятся пресечь беспредел, это сделаю я!
– У тебя с головой проблемы? – голос Кирилла звучит приглушенно, но неприкрытой ярости в нем больше, чем я когда-либо слышала. – Какой я тебе брат, идиотка? – агрессивно надвигается, обдавая мое лицо горячим мятно-табачным дыханием. Для меня столь близкий контакт непривычен и неприятен, но отступить назад – значит сдаться. Поэтому я не шевелюсь, пока он сечет мне в лицо свою ненависть. – Сколько раз еще повторить? То, что мой отец имеет твою мать, не делает нас родственниками!
Толпа оживает. Перешептываний и комментариев не различить, но отлично улавливается хохот.
Как ни уговариваю себя в том, что меня не волнуют его слова и насмешки этих трусов, щеки вспыхивают от стыда, а грудь раздирают обида и злость.
– Это у тебя какие-то проблемы, придурок, – выпаливаю я, плохо контролируя силу и вибрации собственного голоса. – Именно то, что наши родители поженились, и делает нас семьей. И твое отношение к этому вопросу сей факт не отменяет!
– Семьей? Да я скорее сдохну, чем тебя сестрой назову!
– Ну, так сдохни! Судя по всему, никто не будет плакать, – сама не верю в то, что на эмоциях выдаю. Сердце на разрыв стучит. Кровь горит, плавит вены и поджигает кожу. – Ты отвратительный человек. Ты унижаешь тех людей только потому, что они из другого города, слабее тебя или ниже по классу. Ты фашист! Ты просто худший из худших!
То, что никто прежде не смел заявлять подобного во всеуслышанье, очевидно и по лицу Бойко, и по резкими вздохам толпы. Но я не собираюсь сдаваться и идти на попятную.
– Раз так… – выдыхает Кирилл и с силой сжимает челюсти. Секунды тишины рождают внутри меня страх, потому как по взгляду его вижу – в своем больном мозгу он перебирает не просто слова. Решает, что со мной делать. И короткая вспышка ярости в залитых чернотой зрачках, будто замыкание, окончательно пугает меня. – Прежде чем сдохнуть, я уничтожу тебя, – выговаривает с едкой усмешкой и, схватив меня за руку, куда-то тащит за собой.