Хочу танцевать с тобой - стр. 4

– Да причём здесь это? Ты поедешь, я всё решила.

– Почему ты всегда решаешь за меня? Ты мне не мать, зачем ты лезешь в мою жизнь? – закричала я. Бабушка застыла на месте от таких слов.

– Катерина, прекращай концерт, – произнесла она устало, – Мария Андреевна едет старшей вожатой, она присмотрит за тобой. Тебе раньше очень нравилось ездить куда-нибудь. Вспомни! Начни уже жить, наконец-то, как раньше!

– Как раньше? Да не будет этого никогда! – закричала я и хлопнула дверью.

Я бухнулась на кровать, ударила подушку кулаками с двух сторон и разрыдалась. “Вы еще пожалеете, что отправили меня туда!”

Я чувствовала себя так, будто с моего сердца сорвали пластырь.

Мама уверяла, что собрала только самое необходимое, но чемодан упрямо не закрывался. Рома давил на крышку, а мама упорно тянула “собачку” молнии, едва слышно бормоча ругательства. В его душе росло глухое раздражение. Запихнуть бы половину из этих вещей обратно в шкаф, да мама не позволит.

– Мам, давай я сам?

– Да погоди, он уже почти закрылся! Отдохни. Как ты себя чувствуешь? Иди посиди, мы сами как-нибудь, – покраснев от натуги пропыхтела она.

– Норм, – ответил Рома, наверное, раз двадцатый за день. Но послушно обогнул журнальный столик с многострадальным чемоданом и поплелся к дивану.

– Давай уберем этот свитер? В нем только девок пугать, – саркастически заметил папа, показывая пальцем на кусок серой шерсти, застрявшей между зубцами молнии.

– Нормальный свитер. Он связан с любовью, а следовательно, прекрасен, – сказала мама, утрамбовывая его поглубже в недра чемодана. – Рома, не слушай отца, у него в голове один ветер, – она укоризненно посмотрела на папу, – Забыл уже как тебя недавно продуло? А кто тебя потом лечил? В августе по вечерам уже прохладно, так что свитер точно пригодится.

– А пацан-то вырос уже, ему пора носить что-то помоднее. Он же не дед в шерсти париться, – не унимался отец.

– То есть тебе свитер мой не нравится? Еще скажи “прошлый век”, – мама зло зыркнула на отца, а потом с удвоенной силой налегла на чемодан, под таким яростным напором чемодан сдался и, наконец, закрылся.

Он стоял возле двери и всем своим пухлым видом показывал, что готов к трём неделям свободной жизни. Мама устало упала на диван рядом с Ромой, задев гитару, от чего она жалобно застонала.

– Все равно мне не нравится идея с лагерем! Ромка опять там чего-нибудь отчебучит в своем репертуаре, – сказала она, отдуваясь и оттягивая ворот  водолазки горчичного цвета.

– Ну все, опять началось! – возмутился Рома, порываясь встать, но мама схватила за руку и он плюхнулся обратно.

– Чего опять? Не опять, а снова. Вот как тебя отпускать? Двух недель не прошло с твоей последней выходки, до сих пор в себя прийти не могу.

– Бесит уже! Сто раз ведь говорил, просто ролевка была и все! Побегали с пацанами, помахались мечами. Подумаешь с лестницы прыгнул неудачно, а ты и рада развести кипишь. Ничего страшного не стряслось.

Рома лукавил. Сам испугался, когда подвернул больную лодыжку. Именно ее он полгода назад сломал на такой же ролевухе. В глазах потемнело и он еле схватился за перила лестницы. Не помнил как очутился на ступеньках, тут же вырвало. Голова кружилась. Парни перепуганно столпились, трясли его за плечи, со страху подумали, что снова сломал ногу и вызвали скорую. Скорая, конечно, связалась с полицией, подозревая избиение. Полиция насмерть перепугала маму. В общем, та еще заварушка вышла. Мама тогда неделю рыдала и показательно капала в стакан корвалол.