Хлопушка с прицелом - стр. 2
– Да я пытался, – напомнил Герман. – Но ведь все уже разобрано! Паразиты подсуетились – на годы вперед забронировали решительно всю классику. «Войну и мир» забрал Бондарчук, «Преступление и наказание» – Кулиджанов, «Даму с собачкой» – Хейфиц… Даже смехотворные «Двенадцать стульев» – и те уже заняты Гией Данелией…
– Единственным талантливым из тобой перечисленных, – заметила Галина. – Ну, а мы-то с тобой в этом году что будем снимать?
– Не знаю пока, – процедил Герман и нервно зажег очередную сигарету. – Я уже пять сценарных заявок подал. Ни одна пока не одобрена… Да даже если и одобрят… Что дальше? К чему это приведет? Ну, сниму я еще одну картину. Ей опять дадут вторую категорию, и никто ее толком не увидит… А жнейцеры продолжат варганить свои дефективные «Воскресения»… И так всю жизнь.
– Неужели это никак нельзя изменить? – простонала Галина.
– Пока живы жнейцеры? – фыркнул Герман. – Исключено!
– Живы, говоришь, – повторила Галина. – А тогда знаешь что – убей Жнейцера!
– А что, это мысль, – хмыкнул Герман, выпуская дым из обеих ноздрей. – Очень неплохо было бы прикончить этого паразита… Только вот как?..
– Отрави его, – хихикнула Галина.
– Как Катя Маслова отравила купца? – усмехнулся Герман.
– Какая Катя? – не поняла Галина.
– Ну, эта, из «Воскресения»…
– А-а, – протянула Галина. – Что ж, вот именно так его и отрави. Поступи с ним, вдохновившись, так сказать, его же опусом.
– Гм, – только и произнес Герман, после чего надолго задумался.
Когда Галина уснула, он встал и, не включая свет, взял с полки томик Толстого. Герман помнил, что роман «Воскресение» находится в предпоследнем томе имеющегося у него собрания, поэтому не ошибся и выбрал на ощупь нужную книгу.
Затем Герман пошел на кухню, зажег там свет, присел, закурил и стал листать книгу.
Дойдя до интересующего его места, он стал жадно читать:
«…По возвращении Смелькова из дома терпимости в гостиницу “Мавритания” вместе с проституткой Любкой сия последняя, по совету коридорного Картинкина, дала выпить Смелькову в рюмке коньяка белый порошок, полученный ею от Картинкина…»
3
Следующим вечером кинорежиссер Жнейцер, уютно устроившийся в кресле за чтением журнала «Новый мир», услышал звонок в дверь.
«Кто бы это мог быть?» – недоуменно хмыкнул про себя Жнейцер и пошел открывать.
За порогом стоял его коллега Графов.
Жнейцер невольно поморщился. К Графову он относился с тщательно скрываемым презрением.
Однако врожденная деликатность заставила Жнейцера сделать вид, что он слегка даже обрадовался нежданному гостю.
– Г-герман? – с заминкой выговорил хозяин. – Какими судьбами? Ну что ж, проходи…
Герман вошел, закрыл за собой дверь и только потом сказал:
– Привет, Мойша!
Жнейцер снова недовольно поморщился. Он не любил, когда ему напоминали о его еврействе. Тем более что он давно сменил свое первоначальное имя Моисей на Михаил. А тут вдруг этот бесцеремонный Графов зачем-то напоминает об этом. Да еще с такой фамильярностью…
Но и в этот раз Жнейцер заставил себя промолчать. «В конце концов, я ведь действительно Мойша, – подумал он. – Именно так меня звали в детстве. А Графов… как бы я к нему ни относился, все-таки коллега. А у нас, режиссеров, чрезмерно церемониться в общении друг с другом не принято…»
– Здравствуй, Герман, – с запозданием ответил Жнейцер на приветствие Графова. – Так какими, говорю, судьбами?