Гусар - стр. 12
Кстати, мой оппонент сразу ведь говорил что-то подобное. Мол, чудаковатость моя всем известна. И еще, получается, он меня узнал. Дуэль предложил, даже при том, что видок сейчас у «графского сына» – просто жесть. Как голодранец выгляжу. Но мужик с усиками сразу понял, кто перед ним.
– Ой, барин, не молчите! Петр Алексеевич, скажите хоть что-нибудь… – Выдал вместе с очередным стоном Захар, а потом, наконец, замолчал. По-моему, он просто задолбался выть. Устал, бедолага.
– Замысловатого нраву… говоришь? – осторожно уточнил я, пытаясь нащупать почву. – А можно поподробнее? А то я после… э-э-э… вчерашнего… несколько не в себе. Голова немного… не варит.
Захар посмотрел на меня с выражением глубочайшего сочувствия, смешанным с привычной многолетней тоской и смирением перед барскими странностями.
– Да уж известно, батюшка, как вы… заумничать любите, да прожектами разными увлекаться. Всегда вы у нас были склонны к размышлениям глубоким, да книгам ученым, не по возрасту серьезным. Оттого вас и в свете не больно-то жалуют, почитают занудным и странным. Бывает, как начнете про тактику военную аль про политику аглицкую рассуждать, да с цитатами из древних философов, так все вокруг и разбегаются, кто куда. Даже здесь, в полку…
Он опять осекся, покосившись на гусар, которые уже не скрывали своего любопытства и откровенно перешептывались, кидая в мою сторону насмешливые взгляды.
– Так, понятно, – протянул я, стараясь сохранить невозмутимый вид.
Хотя, между прочим, ни черта понятно мне не было. Вернее, насчет Петра Алексеевича все ясно. Зануда, который всех бесит, вот он кто. Непонятно, как мне с этим быть дальше.
Захар снова тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, что мои вопросы – очередное проявление той самой «заумности» и «странностей».
– Вы, батюшка, уж больно поучать любите, а люди этого не терпят, – философски изрек он, качая головой. – А в гусары-то как рвались! Мечтали, значит, о славе военной, о доблести ратной. А вышло… – он снова замялся, видимо, подбирая слова, чтобы не слишком сильно обидеть «барина», затем, понизил голос еще больше, продолжил, – …вышло, что и тут ваш характер… не ко двору пришелся. Даже среди однополчан, почитай, друзей не нажили. Все больше поучаете всех…
Дважды зашибись! Значит, я не просто зануда, а еще и конфликтный зануда. Судя по всему, этот Петр Алексеевич был тем еще кадром, раз его даже в армии невзлюбили.
– Эм… Слушайте… шай… Слушай, Захар… А как я на конюшне-то оказался? – спросил я у деда, слегка подавшись вперед, чтоб наш разговор хотя бы не вся округа слышала.
Однако, мой вопрос остался без ответа. Именно в этот момент в кучке свидетелей, образовавшейся вокруг нас с Захаром, возникло какое-то движение.
Дед оглянулся, нахмурился, а потом что-то недовольно проворчал себе под нос про «неотесанную молодежь».
Я сначала не понял, что послужило причиной столь резкой смены предмета разговора. Мое непонимание длилось пару минут. Затем из-за гусарских спин, спотыкаясь на ходу от чрезмерного рвения, протиснулся паренек лет семнадцати, не больше. Худощавый, вихрастый, с огромными испуганными, но абсолютно преданными глазами.
Он тащил в руках одежду – белую рубаху, сапоги и штаны как на окружающих меня гусарах.
– Вот, батюшка наш, Петр Алексеевич, – Радостно сообщил паренек, – Одежу вашу принес.