Грязь - стр. 16
– Выбирайте тему. Отцы или дети? – начинает она.
Я не успеваю присесть, кидаю любопытный взгляд и зависаю. Она же опускает глаза и церемониально расстегивает молнию папки. Вопрос был брошен невзначай и не требовал ответа.
– Отцы, мы, вроде, на этом остановились.
Я понимаю, куда катится обоз. Конструкция не полная, местами подлатана догадками, но в целом стройная. К этой встрече я подготовился.
– Как скажете. Что случилось с вашим отцом?
– Товарищ следователь, правила остаются прежними. Колек, Колюня, или Коля, мы говорим о ничтожестве по имени Коля.
– И что же случилось с Колей?
– Ответ вы знаете, – я выпрямляю указательный палец в сторону папки.
– Хочу услышать от вас.
– Сосед, все звали его Эдуардыч. Это он окончил славный полет Коли. Знаете, есть люди без имени. Они всегда Николаичи, Семенычи или Петровичи. Эдуардыча звали Эдуард. Кажется, Эдуард Арсеньевич. Они жили с другой стороны.
Следователь достает из папки фотографию старого деревенского дома. Я жил в похожем, и не знай всей истории, легко поддался бы обману. По свежести снимка и его цветности можно определить, что изображение сделано недавно. Только это фальсификация. От отчего дома осталась одна печка, старая и кривая. Полагаю, дом полыхал ярко и натужно густо дымил. На карточке дом, вполне себе целый деревенский дом на две семьи. С противоположных сторон дома пристроены два деревянных крыльца. Одно ухоженное, ярко-зеленое, второе серое и угрюмое.
– Сохранилась халупа, – я стараюсь скрыть презрение, но голос срывается, – Мы тут, – я тыкаю пальцем в серость, – Эдуардыч тут, – тыкаю в зеленку, – Вообще он был таким, – я кривлю лицо, – Добрым что ли, глупым. Я знал его расписание по секундам, его комната находилась за стенкой. Сначала просыпались его пиздюки …
– Почему именно такое слово?
– Мелкие, семенящий топот, постоянный крик. Его жена плодилась каждый год, моя мама не успевала делиться одеждой с его приплодом. Он просыпался рано. Топот Эдуардыча отличался от остальных, он ходил с пятки. Широкие шаги, четкие глухие удары, скрип половиц. Коля уезжал, и тогда узнаваемый топот Эдуардыча перемещался в спальню к маме. Мама закрывала рот и сдерживала стоны, но Эдуард Арсеньевич был неутомим. Он мог и два, и три раза, ну вы понимаете.
– Не понимаю. Не понимаю, как эта информация соотносится с тем, что случилось с вашим отцом. То есть Колей.
– Все просто. Колек возвращался с вахты, и звал Эдуардыча, нет, не трахнуть мамку, выпить. В один их таких вечеров Эдуардыч и признался Коле, что спит с его женой. Коля включил гордость, его тестикулы съежились, тогда он набросился на трахаря с ножом. Только вот незадача, трахарь оказался не из робкого десятка, он дал сдачи.
– За что и был осужден, пятнадцать лет.
– За что и был.
– Только все было не так. Верно? – она улыбается одними глазами.
– А как? Как, по-вашему, умер Коля?
– Это вы мне расскажите.
Я молчу. Молчу не, потому что боюсь возвращаться в тот дом или те воспоминания. Следовательница обаяла, она удивляла и восхищала тем, как все ближе и ближе подбиралась ко мне, как умело сочетала женское и профессиональное. Возможно, она даже догадалась о моей эрекции. Я сползаю под стол, упираю руки в крышку и опираюсь на ладони подбородком.
– Мне двенадцать. Антона нет, мама совсем плоха. Он приезжает. Я задаю себе один и тот же вопрос, чего он вообще приезжает. Денег от него нет, добра нет, ничего нет, он вообще не человек. Потом я понял, он приезжал, потому что там, в другом месте, так нельзя. Там он Коля, Коля добытчик, там он скован по рукам и ногам. А здесь, в деревне в этом старом, перекошенном, пахнущем кладбищенским смрадом, доме он свободен, свободен делать что хочет, с кем хочет, и когда хочет.