Грустная песня про Ванчукова - стр. 77
– Это зачем? – Ольгерд показал на кондиционеры.
– Летом бывает жарко. Нельзя, чтобы животное в эксперименте перегревалось.
Ванчуков понятливо кивнул.
Из комнаты были ещё две двери.
– Кабинет шефини, – кивнул Саша на правую. А там, – он показал на левую, – царство биохимиков с центрифугами и хроматографами. Собственно, на этом этаже всё, больше тут ничего нет.
– Что делать будем? – поинтересовался Ванчуков.
– Начнём с кофе! – твёрдо сказал Козак, доставая из кармана пиджака мятую пачку «столичных».
– А мне можно? – спросил Олик.
Козак потешно нахмурил брови и толстым голосом пробурчал:
– А ты пионерский галстук надел?
– Не-е-т, – так же потешно толстым голосом протянул Ванчуков, – забы-ы-ыл…
– Без галстука – можно! – заржал Саша Козак. – Сейчас кофе, и пойдём крыс подкалывать.
– Это как?
– Препарат вводить. Для иммунизации. Крысиный виварий, а также морские свинки через двор. Там отдельный одноэтажный домик. Кстати, видел такую штуку?
Козак подошёл к никелированному прибору, похожему на здоровенный сундук на колёсиках, какие бывают в цирке у фокусников. Из сундука торчала штанга, на ней был привинчен телевизионный монитор.
– Не туда смотришь, сюда смотри!
Из щели на верхней поверхности прибора выходила широкая бумажная лента. Болтающийся её край был некрасиво оборван, как будто рулон туалетной бумаги. Саша нажал клавишу, лента медленно поехала. На ней появились восемь тонких синих линий.
– Ну, регистратор, – сказал Ванчуков.
– Точно, – улыбнулся Козак. – А перья где?
Перьев не было, а линии прямо на глазах появлялись из ниоткуда.
Глаза Ольгерда округлились.
– Ладно, – усмехнулся Саша, – смотри сюда! – он откинул часть плоской поверхности прибора.
– Ни фига себе, – застыл в изумлении Ванчуков. – Форсунки…
– Точно! Молодец! Форсуночный безынерционный самописец! Восемь каналов. «Сименс». Знаешь, что такое «Сименс»?
– Нет.
– Фашисты. Раньше делали оборудование для бомбардировщиков и подводных лодок.
– А теперь? – спросил Ольгерд.
– А теперь Гитлер капут. Тридцать лет скоро как. Видишь, переквалифицировались… Ладно! – Козак выключил аппарат. – По сигарете, по кофе, по бутерброду. И по ко́ням! – подытожил он, направляясь в фотокофейную. Ванчуков ещё раз повернулся вокруг себя, вбирая в себя комнату, вдыхая незнакомый воздух.
И вот что понял: «Я дома».
Глава 10
Последним уроком была алгебра. Занудная Никитишна, облачённая в мышиного цвета вязаную кофту, по очереди мучила девчонок у доски. Она вообще девчонок почему-то не очень уважала.
– Это она их вроде как с наступающим поздравляет! – прошептал Ванчукову Панов. Ванчуков улыбнулся.
Солнце вваливало ярко, хотелось зевать, спать и одновременно не терпелось вскочить, послать всё вот это куда подальше, схватить в зубы портфель и – поскорее на улицу! Глотнуть там, ещё с крыльца, вкусного холодного воздуха, щедро струившегося с высокого чистого неба.
– Леон, слышь, ты сумку взял? – обернулся назад Серёга Панов. Длинный курчавый с точёным профилем и нервными чертами лица красавец, дамский сердцеед Леон скорчил кривую рожу и выразительно покрутил пальцем у виска.
– Ты с дуба рухнул, Пан?! Я же обещал!
– И где?!
Никитишна возбудилась:
– Так! На галёрке! Панов, Леонов! Хотите к доске?! Я вам сейчас устрою такое удовольствие!
– Простите, пожалуйста, Наталья Никитична… – съёжившись, жалобно всхлипнул широкий в плечах детина Панов. – Мы больше не будем…