Грустная песня про Ванчукова - стр. 28
«Один шанс, Серёжа! Если его будет оперировать Пегов…» Расклад понятен: один шанс для сына. И ни одного – для отца.
Иза пообещала и слово сдержала: Михаил Иванович сына прооперировал. Ванчуков не спал две ночи, и вовсе не из-за операции. В третью ночь шагнул за порог и из дома ушёл, чтобы никогда больше не вернуться.
В середине шестьдесят первого Изольда забеременела. Ванчуков больше не метался. Он взял купейный билет с двумя пересадками и поехал в Казахстан, где год как главным инженером металлургического завода посреди дикой степи был назначен Барышев. Вяч Олегыч встретил на не успевшей ещё нормально отстроиться станции, в дом приезжих не пустил, поселил у себя. Жил один, помогала приходящая домработница. Дочь давно вышла замуж, уехала с мужем на Донбасс; жена просто в Казахстан не захотела, зная, что это вряд ли надолго.
Барышев без эмоций выслушал. Наутро поехали на завод. Вызвал начхоза с фамилией Нечисто́й. Нечистой был человеком умным и неунывающим.
– Да всё же несложно, товарищ Барышев! Имеем: ожидаются три человека, товарищ Ванчуков, товарищ Пегова и мама товарища Пеговой. Так? Так. Товарищ Ванчуков и товарищ Пегова будут работать на заводе. Так? Так. Мама товарища Пеговой – пенсионерка. Брак между товарищем Ванчуковым и товарищем Пеговой не заключён…
Ванчуков не развёлся.
– …требуется: поселить товарища Ванчукова, товарища Пегову и маму товарища Пеговой в одну квартиру. Так? Так. Теперь решение. Выделяем товарищу Ванчукову трёхкомнатную квартиру в заводском доме приезжих. Фонд заводской, не городской, проверки и внешние указания исключены. Товарищ Пегова после оформления получает койко-место в заводском общежитии. Для матери товарища Пеговой мы оформим временную прописку в частном секторе, есть у меня люди с вариантами. И живите себе на здоровье! Квартира большая, трёхкомнатная, меблированная. Телевизора, правда, нет, но холодильник и пылесос имеются. Даже посуда кое-какая… – довольный Нечистой, подкручивая усы, посматривал то на Барышева, то на Ванчукова.
Вечером Барышев с Ванчуковым выпивали немного на кухне. Водка Сергею не шла, колом вставала, было тревожно.
– Знаешь, Серёжа, – приобнял его Вяч Олегыч, – вся наша жизнь такая вот… – запнулся, не найдя слова, – такая, что бояться не надо. Вот взять Нечистого. А ты знаешь, что он полный кавалер всех орденов Славы? Всех трёх степеней?!
Ванчуков удивлённо покачал головой.
– Он пехотинец. Боялся всего страшно. Сидели на позиции, в блиндаже. Он до ветру вышел, штаны снял. Тут блиндаж сверху накрыло. Было двенадцать человек, остался он один. Без штанов. Наутро написал рапорт: прошу зачислить в разведроту. Говорит, страх как рукой сняло. Всю войну без единой царапины. А взвод вокруг три раза обновлялся. Три раза! Никого не осталось, кроме него. Так чего нам бояться, Серёжа? Дальше Стикса не пошлют, а с него выдачи нет! – засмеялся Вяч Олегыч. Ванчукову показалось: как-то неискренне. Обречённо.
Сергей Фёдорович возвращался из Казахстана притихшим. Выходило так, что первый раз в жизни ему нужно было принять решение не про станки, не про железки, не про больше стали и проката советской стране, не про прочее светлое будущее. Совсем нет! А – звучало-то как несмешно – про себя самого как живого человека. К такому не привык. Такому научен не был. Ванчуков против своей воли вспомнил сказку про Буратино: нарисованный на холсте очаг, длинный нос и потайная дверь. Буратино, понятно, был он сам. Длинным носом выступил другой орган. Но, что до очага и двери, они от того не стали менее устрашающими.