Грустная песня про Ванчукова - стр. 27

Дальше началось непотребство. И дело тут вовсе не в том, кто с кем и в каких художественных подробностях стал спать.

Начать нужно с того, что Изольду сразу следовало вынести за скобки и оставить в покое. И вовсе не потому, что жена Цезаря выше подозрений – ни жён, ни цезарей на горизонте, понятно, и близко не наблюдалось. Причина в том, что она-то как раз была абсолютно свободна и распоряжаться собой имела полное право так, как ей заблагорассудится. Тем более Иза девушка молодая, неопытная; раньше с мужчинами в отношения вообще, а тем более – в близкие, никогда не вступавшая. С другой стороны, молодость её была уже на излёте: двадцать три, и отзываться о ней как о попавшей в омут страстей инженю было бы недальновидно. Нет: понимала, что делает. Не понимала – зачем; но тут сработал простой суровый возрастной триггер, «пора». А вот кандидатуру, с какой этому «пора» она из планов и намерений позволила перейти в свершившийся факт, следует рассмотреть более подробно. С увеличительным стеклом. Даже, для надёжности, под бинокулярной лупой.

Сергею Фёдоровичу было сорок. Воспитания хорошего, из семьи, стоявшей на традициях – как с отцовской, так и материнской стороны; ни в детстве, ни в ранней юности Ванчуков не изведал сиротства. Когда Женя Гурова, сызмальства обращавшаяся с охотничьей малопульной винтовкой спорей и привычней, чем с тряпичной куклой, взяла его в охапку, она озвучила план, простой и честный. «Жить». И этот план существовал до момента, когда у них всё началось. С Изольдой же инициатором выступил Сергей Фёдорович; выступил безответственно, глупо, малодушно, не имея к тому же никакого плана и никаких намерений, простирающихся дальше съёма штопаного девичьего нижнего белья. Ванчуков сделал то, что делать был не должен; сделал то, что похотливые дворяне вроде озабоченного графа, отца русского сериала, делали со своими дворовыми девками. В конце концов, Бог графам судья, но там девки были взаправду своими, потому что – крепостное право. Здесь же совершён был поступок нечестный, вероломный – и в отношении девушки, и в отношении своего (и не только своего!) будущего.

Вдобавок в Изольде не было по-настоящему ни перца, ни соли, ни должного воспитания, ни стержня: что могла заложить в неё мать-тиран, наедине с кем она осталась в раннем отрочестве? Что ж удивляться, что в недавнем прошлом Ванчукову девица Пегова быстро наскучила. Мир не без добрых людей: Евгении всё стало известно скоро. Никакой такой ревности от нежданного известия она не испытала. Всё потому, что известие было ожидаемым: Евгения выжгла рядом с собой весь ванчуковский кислород. Женя понимала, что рано или поздно, но – так будет, так произойдёт; что почти бездыханный Сергей выпадет из безвоздушного пространства рядом с ней, не обладая силами прекратить тяжеленную му́ку, в какую попал – неважно, по своей или не по своей воле.

Сергей тяготился отношениями с Изольдой. Они вели в никуда. Поэтому, когда Женя заявила на него свои права, малодушие Сергея было спасено. В один из дней он встретил Изу на улице возле заводоуправления; говорил не грубо, но нехорошо, держал себя нервно, куда деть предательски дрожащие руки, не знал. Глаза прятал. Девушка стала спокойна, попрощалась, ушла прочь. В пять минут всё было кончено. Женя ничего не сказала, только обняла Ванчукова крепко; он растёкся. Ему даже не стало стыдно, что было то не объятье жены, а, скорее, матери. Барышев, не видя более препятствий, сделал Ванчукова заместителем начальника прокатного цеха. Разваленная было карьера стала складываться, шаг за шагом налаживаться; на оттаявшей поляне робко пошли в рост всходы первых подснежников. Как инженер Ванчуков был талантлив; как оратор – речист; как изобретатель – инициативен; как управленец – точен.