Группа - стр. 30
В комнате отдыха Закария, Нина и Карен отмечали завершение марафона распитием бутылки вина. Чуть в стороне от них расслабленно парил, зависнув в бутоне аэролакса, нордический красавец Сван – оператор Мити. О Сване было известно, что свой путь атлета и фитнес-коучера он начинал в теле тощенькой чернокожей девочки, прибывшей в Россию с потоком беженцев из Германии. Это было когда-то очень давно. Теперь Сван и сам не помнил, как его звали раньше. Зато он знал все, что только можно знать о человеческом организме, о каждой мышце и сухожилии, включая самые потаенные хрящики и мускульные волокна. Доктор Голев очень высоко ценил этого своего сотрудника. За молчаливый упертый фанатизм, с которым он служил своему призванию – прокачке плоти, усовершенствованию тел, отданных под его опеку. Остальные тоже его любили, хоть и дразнили Киборгом.
Киборг Сван отмечал возвращение контуров бутылкой минеральной воды.
В десять часов вечера, когда вечеринка только началась, с ними были еще другие – доктор Голев, доктор Ларри, и даже Натэлла Наильевна заглянула минут на пять, не столько всех поздравить и сделать глоток вина, сколько напомнить о себе. Дать понять: я вас вижу. В том смысле, что сильно не увлекайтесь – вы на работе.
Доктор Голев выпил бокал и почти сразу ушел. Доктор Ларри остался – и пил наравне со всеми, разглагольствуя о высоких материях и тонких мирах, пока не завалился на бок, уткнувшись виском в диванный валик и смазав с лица очки. Невозмутимый Сван перекинул дока через плечо и отнес в его комнату, после чего все облегченно выдохнули.
Арсений и Митя гремели скейтами на спортивной площадке, а потом стучали по ней мячом.
Только после двух часов ночи царящее в особняке оживление понемногу пошло на спад. Последними, кто бодрствовал в большом доме в ночь с 18-го на 19-е мая, были доктор Голев и Натэлла Наильевна. В конце концов Натэлла Наильевна тоже задремала, прикорнув на гладкой груди обнимавшего ее юнца, который когда-то был ее мужем. Что-то встревожило ее во сне, и она вздрогнула, сдвинув на мгновение брови над переносьем. Доктор Голев ласково усмехнулся, поцеловал Натэллу Наильевну в висок и чуть сильнее прижал к себе. С тех пор, как они были вместе в прошлый раз, ее тело изменилось, и он не мог этого не заметить. Кожа стала еще чуть менее эластичной, едва уловимая – прежде – нотка увядания, подмешанная к яблочному аромату зрелости, стала более выраженной, отчетливой.
«Ничего, Ташенька, ничего», – шепнул ей доктор беззвучно, одним дыханием. Ничего… Однажды ты придешь ко мне и скажешь: да, я согласна. Я хочу этого. Я готова… Нужно многое пережить, чтобы стать молодым, как любил поговаривать один художник. А старым быть вовсе не обязательно. Рано или поздно, но ты тоже дозреешь до этой мысли…
Доктор Голев уснул последним. Перед этим он собрал раскиданные в изножье постели листы с рисунками и положил их на прикроватную тумбочку. Покрутив колесико-выключатель, погасил бра.
Ночью ему приснился Одиссей – он ехал по коридору в своем инвалидном кресле, а следом за ним летели, шелестя крыльями и слепо стукаясь о стены и потолок, мятые и растрепанные желто-лиловые орхидеи.
6. Зеленый мир
Полина ускорила шаг и заранее вытянула руки, собираясь закрыть ими глаза дочери. Одиссей, увешанный гроздьями пакетов из бутиков и сувенирных магазинчиков, чуть приотстал. «Извините. Простите», – бормотал он, протискиваясь между столиками, задевая чьи-то локти, колени и сумки, висящие на спинках стульев. «Теснота, как… в Европе», – пришло ему в голову, прежде чем он вспомнил, что именно в ней, в Европе, они сейчас и находятся. В самом что ни на есть сердце Европы – в Риме.