Громкий шепот - стр. 30

Спустя неделю я все еще нахожусь в больнице, хотя собиралась сбежать отсюда на следующий же день после пробуждения. И неважно, что побег бы был на слишком короткую дистанцию: руки и ноги до сих пор меня не слушаются. Кажется, за эти семнадцать дней и семь часов, как подметил Макс, – он что, вел счет? – мое тело слегка атрофировалось. Сейчас я чувствую себя намного лучше, а рана на животе практически зажила. От нее остался лишь отвратительный рубец на коже и… Я бы сказала, на душе, но нет – в сознании. Потому что при воспоминаниях об Алексе внутри уже давно перестало трепетать. Все бабочки сдохли, как от дихлофоса, когда он показал свое истинное лицо.

Дверь внезапно распахивается – грациозным шагом, как и полагается леди, в палату входит моя мама под руку с отцом.

Впервые за все время, что я в больнице. Впервые с того момента, как я вышла замуж за Алекса.

– О, дорогая, твой цвет лица такой нездоровый. Я же говорила тебе лучше ухаживать за собой, годы быстро забирают красоту, – первое, что произносит любимая мама после того, как ее дочь чуть не умерла.

– И тебе привет, мам.

Папа подходит и целует меня в щеку, мама следует его примеру.

Они выглядят хорошо, я бы сказала, даже слишком. Оба бодрые и свежие, цвет кожи переливается здоровым загаром, который совершенно их не старит. Мама одета в розовый сарафан до щиколоток и туфли-лодочки в тон, на шее, как всегда, какой-то дизайнерский платок, скрывающий ее несовершенство. Папин внешний вид намного проще: однотонное поло и джинсы. Возрастные морщины подчеркивают черты лица, а седина в волосах придает определенный шарм. Годы сделали его красоту еще заметнее.

– Вы загорели? Были в отпуске?

Отец работает политическим журналистом, поэтому постоянные командировки стали смыслом его жизни достаточно давно, но для мамы это повод выехать в другую страну, а после – затащить папу на какой-нибудь курорт.

– Валери, мы были в таком чудесном круизе, ты даже не представляешь! Вам с мужем обязательно нужно туда съездить. Мы с папой отлично провели время вдали от всей городской суеты. Ох, а какой там…

– Как ты себя чувствуешь, милая? – прерывает ее папа, опомнившись. Иногда он может прорваться сквозь пелену флюидов моей матери. – Мы так и не поняли, что произошло. Твоя подруга звонила, но у нас не было нормальной связи. По обрывкам ее слов мы поняли, что ты приболела. Вчера она снова с нами связалась и передала данные для посещения.

Приболела. Меня буквально не существовало семнадцать дней. И семь часов. А вы, черт возьми, даже не заметили этого.

Как обычно происходит, я не успеваю вставить и слова, как разговор, в котором никто не хочет меня слышать, продолжается:

– Мне кажется, твои волосы слишком сухие. Помнишь, я говорила о чудесной маске от Kevin Murphy?

– Мама, – гневно произношу я, – я в больнице, и мне плевать, насколько сухие мои волосы или какой у меня цвет лица. Но мне не плевать на тот факт, что вас не было рядом. Я…

– Детка, но у тебя же есть муж! – восклицает мама. – И понизь свой тон, мы не заслужили такой грубости.

Папа целует маму в щеку, успокаивая ее истеричную вспышку.

– Нам жаль, Валери. – Он присаживается на край кровати… и берет мои ладони в свои, согревая теплом. Они вроде должны дарить защиту, но последний раз я чувствовала ее слишком давно. – Просто было неудачное время. Чем мы можем тебе помочь?