Григорий Отрепьев - стр. 6
– Юшка, ты чего? – спросила подошедшая вместе со Смирным его мать Варвара.
– Матушка, ты только взгляни, какая красота! Я давно мечтал о таком наряде. Прошу, купите мне вот этот кафтан.
Дядя, строго взглянув на племянника сверху вниз, ответил:
– А ну-ка, покажи, дай взглянуть, что ты за наряд скомороха выбрал.
Юрий только хотел было указать на понравившийся ему кафтан, как к нему подошла Варвара и спросила:
– Сыночка, а может, вот эту рубашку тебе купить? Смотри, ткань плотная, добротная. И вот этот жилет, ты только глядь.
– Не хочу я это, – капризно сказал парень, обиженно выпятив нижнюю губу, – сама носи этот ужас.
– Но почему ужас-то?
– Мне цвет не нравится, тусклый какой-то. А я хочу вот этот, яркий.
– Ну-ну, – вставил слово Смирной-Отрепьев, – мы тебя учиться в Москву отправляем, а не на базарное представление. Что купим, то и будешь носить.
Продавец, усмехаясь, поглаживал усы, с нетерпением дожидаясь развязки.
– Я хочу вот этот кафтан.
– Сынок… – хотела только возразить Варвара, но Юрий перебил ее:
– Или вы мне покупаете, что я хочу, или вообще тогда уходим и я никуда не поеду, – с этими словами юноша кинул вещи на прилавок и, не глядя ни на кого, зашагал прочь.
Дядя крикнул ему вслед:
– А ну иди сюда, сосунок! Ты что тут устроил!
Женщина вдруг спохватилась и проговорила:
– Смирной, подожди, не горячись. Давай все обсудим…
Юрий бежал по улице, неуклюже задевая локтями прохожих. Наконец, он выбрался из толпы и ринулся по знакомой улице, где вырос и где провел все детство. Он бежал, ветер дул в лицо, осушая катившиеся по щекам слезы. Слезы эти были от обиды: ведь дядя и мать обещали, что купят лишь то, что он сам выберет, а вместо этого накричали на него. Он бежал все быстрее и быстрее, а обида все росла и росла. Нет, не будет он носить то, что они выберят, и ни в какую Москву не поедит, не будет плясать под их дудку.
Неподалеку, прислонившись к шаткому забору, сидели гурьба парнишек, давних приятелей Юрия, с которыми он творил такое, что все соседи рвали на себе волосы. Теперь же былая дружба осталась позади, уступив место презрениям и насмешкам. И те, кто раньше были друзьями, теперь часто обижали его, выкрикивая обидные слова и усмешки.
– Смотри, вон бежит разнорукий бородавчик! – закричали ребята и громко засмеялись.
Юрий, не обращая на них никакого внимания, пробежал мимо и скрылся за воротами собственного дома. До его слуха донеслись голоса: «Куда убежал, рыжий? Смотри, бородавки не растеряй!» Раньше, если бы это произошло день назад, Юра бы подрался за свою честь, но теперь ему было все равно: кто и что скажет ему, ибо не хотелось ему покидать родительского дома, не хотелось оставлять родных, тех, кого он всегда любил.
Пробежав в глубь сада, юноша остановился и бессильно опустился на мягкую траву. Сердце гулко билось в груди, словно желая разорвать грудную клетку и вырваться прочь. Юра прижал длинные, тонкие, белые кисти рук к тому месту, где отзывались удары и закрыл глаза. Ему хотелось успокоиться, прийти в себя; он чувствовал себя глубоко несчастным, ему хотелось еще сильнее заплакать, но слез не было, не было даже сил подняться с земли. Подняв глаза к небу, он долго всматривался на плывущие облака и тихо проговорил: «Отец, ты бы понял меня. Почему тебя больше нет со мной?» И словно в ответ деревья ласково зашелестели листвой, будто бы подавая знак согласия.