Гретель и тьма - стр. 33

– Хватит, – говорит он. – Продолжай в том же духе, и мне придется задуматься, уж не правду ли говорила Эльке. – Я тут же прекращаю и сую большой палец в рот. Он вздыхает. – Она права в одном. Ты слишком взрослая, чтобы так вот делать. Что в школе скажут?

– Не люблю школу. Не пойду.

– Пора тебе уже научиться делать, что тебе велят, Криста. Иди возьми книжку или что еще ты там хочешь.

Голос у него очень усталый, и я огорчаюсь, что он опять грустный, и потому собираюсь быстро. В лазарете интересно: все покрашено в белый, много запертых дверей, а откуда-то я слышу плач. Вот бы папа разрешил мне надеть форму медсестры и бинтовать людей. Но папа отводит меня в маленькую комнату с узкой кроватью, столом и стулом. В углу вместо туалета – ужасная эмалированная штука вроде ведра с крышкой.

– Будь здесь, пока я не вернусь, – говорит он.

– Но я хочу тебе помогать.

– Ты не можешь мне помогать, Криста. Никто не может. – Тут он опять моет руки без воды. – Пообещай, что будешь тут, пока я не вернусь. Обещаешь?

Киваю.

– Да, папа.

– Вот умница.

Я прижимаю ухо к дереву, слушаю, как стихают его шаги. Затем считаю до ста и лишь после этого приоткрываю дверь на щелочку. Сначала мимо пролетают медсестры, а потом двое тощих стариков в полосатых робах катят скрипучую тележку. Когда они уходят, я выбираюсь в коридор – посмотреть, чем занимается папа. Они тут, наверное, лечат и больных зверолюдей: откуда-то слышен ужасный шум, вроде кошек в конце зимы – Грет про такое говорила, что коты замышляют недоброе. Дверь, из-за которой шум, я не открываю – вдруг сбегут, а в других комнатах только пустые кровати. В конце коридора обнаруживаю кабинет, где папа сидит за столом и подписывает бумажки. Он подскакивает – с очень сердитым видом.

– Я очень разочарован в тебе, Криста. Очень разочарован. Для тебя данное обещание ничего не стоит? Придется это обсудить, но позже. Сейчас нет времени. – Он хватает меня за руку и отводит обратно в маленькую комнату. – Раз тебе нельзя доверять, придется запереть дверь. Я приду за тобой в полдень, вместе пообедаем.

Я пинаю дверь и бью в нее кулаками. НЕНАВИЖУ ТЕБЯ. Швыряю на пол упаковку моих новых восковых карандашей, и они ломаются, все до единого.

– Шарлотта плохая! – Хватаю ее за волосы.

Когда мы заканчиваем оплакивать карандаши, я замечаю, что между прутьями решетки на окне довольно широкие промежутки – почти как у желоба для угля у нас дома. Выбраться наружу так же просто, как удрать из погреба, где меня запирала Грет, только теперь я упала на дорожку и поцарапала коленки. Держусь поближе к стене, согнувшись пополам, чтобы папа из окна кабинета меня не заметил. Никаких животных в зоопарке я не вижу. Есть клумбы и вдалеке большой птичник, но сетка погнута, и птиц внутри нет. Уж не зверолюди ли их съели?

Позади здания червяковый мальчик вытаскивает из земли пучки травы и ковыряется пальцами в грязи. С такой близи я вижу, что он очень тощий, у него острый нос и большие красные уши – как у чертенка в одной моей книжке. У него очень короткие черные волосы, он все время чешет голову, и никто не заставляет его мыть шею.

– Привет.

Мальчик хмурится.

– Уходи.

– Я недавно видела, как ты ел червяка. Фу.

– И что? Я сегодня утром съел их много. – Слова он произносит странно.