Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник) - стр. 12
Борис Ельцин равновелик своей ничтожной книге, которую не писал, которую не читал и в которую, по-видимому, даже не заглядывал. То есть, разумеется, равноничтожен. Ведь вся смехотворная чушь, изложенная на 424 страницах, – это и впрямь версия Ельцина. Те же люди, которые на самом деле написали эту книгу, на протяжении долгих лет вдували эту чушь в уши маловменяемому президенту с целью добиться от него вполне конкретных, вполне предсказуемых, вполне просчитываемых действий и решений. И добивались своего! В книге – и в этом, похоже, ее единственная ценность – изложены ельцинские мотивации, внушенные семьей и «семьей» и адаптированные к сумеречному сознанию президента мотивации. 38 снайперов! Ведь прежде чем Ельцин принялся размахивать руками на экране, кто-то рассказал ему – и точно так же, руками, показал этих мифических снайперов. «Никакой девальвации не будет» – не это ли внушали горе-эконому в должности президента страны и «киндер-сюрприз», и председатель Центробанка, и «семейный кошелек»? Не они ли подсказали ему, что пресловутая коробка из-под ксерокса – это попытка государственного переворота, предпринятая Коржаковым, Барсуковым и Сосковцом? Не они ли объяснили, что пленку с генпрокурором, развлекающимся с девками, надо прокрутить по телевизору, потому что Скуратов, эдакий провокатор, уже начал обыски в Кремле? И многое другое, и, строго говоря, все остальное…
Да, в книге изложен механизм принятия Ельциным решений, во всяком случае он здесь вычитывается. Механизм, не имеющий, конечно, ничего общего с соображениями государственной целесообразности, не говоря уж о законности. Но и царским величием здесь, извините, не пахнет.
Уже примерно через месяц я вызвал Юмашева и сказал: «Валентин, а вы уверены, что нет ошибки? Что-то я не чувствую Бордюжу». Юмашев удивился. Внешне все шло гладко. Бордюжа старался изо всех сил, пытался стать командным человеком. Но я с самого начала видел – с ним что-то не то.
Позднее мне стало ясно, что же происходит с Бордюжей. Офицер, сделавший прекрасную карьеру в строгой военной системе, он плохо понимал устройство современной политической жизни, не улавливал ее тонких нюансов, не замечал подводных течений. Вся работа главы администрации была, с его точки зрения, нелогичной, нерегламентированной, странной. И он… растерялся.
<…>
Единственным, с кем Бордюже было комфортно, оказался Евгений Максимович Примаков. Его способ мыслить, его манеру окружать себя обстановкой сверхсекретности Николай Николаевич принял безоговорочно. И когда наши отношения с премьером осложнились, он все-таки не выдержал (стр. 254–255).
Весь этот отрывок следует «перевести» на нормальный человеческий язык, и тогда получится вот что: Ельцин «не чувствовал» Бордюжу, потому что тот проявлял дистанцированное уважение без холуйства. Став главой президентской администрации, он не понимал, почему важнейшие бумаги идут на подпись президенту в обход – через Валю, через Таню, через его собственного зама Волошина. Однажды он (в книге этого, разумеется, нет) запретил Татьяне Дьяченко вмешиваться в дела, «не улавливая тонких нюансов». В другой раз отказался завизировать указ о запрете КПРФ, сочтя его «нелогичным». И напротив, с действующим по закону и по регламенту Примаковым ему было «комфортно». И тут «папе» объяснили, что глава его администрации вступил в заговор с премьер-министром, и «сделавший прекрасную карьеру в строгой военной системе» Бордюжа отправился в политическое небытие.