Грань реальности - стр. 11
Открыв подъездную дверь, я словно бы очутилась в другом мире. В мире, который некогда был мне знаком, а ныне стал совершенно чужим, почти забытым. Меня окутал смрад. Это смесь сырости, плесени, перегара и нечистот. Запах нищеты. Освещение на площадках отсутствовало, подниматься на второй этаж пришлось на ощупь, осторожно ступая, чтобы не сломать себе шею. Капитальные ремонты в этих двухэтажках не проводились с незапамятных времен. Дома давно считались ветхим жильем, подлежащим сносу. Жить здесь просто небезопасно. Хрущевки строились в пятидесятых годах прошлого столетия в качестве временного жилья для работников алюминиевого завода, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем что-либо временное. Постройки медленно уходили под землю, загнивали вместе со своими жильцами. Найдя нужную дверь, я постучалась. Звонок не работал. Тишина. Я постучала снова, на этот раз громче и настойчивее. За дверью послышалось шуршание и тихое перешептывание.
– Откройте, это Валерия Игоревна.
Щелкнул шпингалет, дверь нерешительно приоткрылась, издав мученический стон, и моим глазам представились две маленькие фигурки: девочка лет пяти и мальчонка не старше трех. Они со страхом и любопытством посматривали на меня, пока их взгляды не остановились на пакетах в моих руках.
– Ну, здравствуй, Танечка! Привет, Сашенька! Можно войти?
Дети отошли в сторону, шире распахнув дверь и пропуская меня в квартиру. Запах внутри ничем не отличался от подъездного, казался даже более выраженным. Я прошла на кухню и, поставив пакеты на стол, огляделась. Обстановка довольно убогая. Деревянный пол, выкрашенный коричневой краской, местами облупившейся. Стены, оклеенные бумажными обоями, настолько грязными и вытертыми, что уже сложно определить, какого цвета они были изначально. Кухонный гарнитур, стол, стулья – все выходцы из Союза годов так семидесятых. Из общей картины выбивалось белое пластиковое окно, чистенькое и свежее, явно новое. Бытовая техника тоже оказалась современной. Дешевой, но новой. В углу коридора стояло несколько рулонов недорогих обоев, банки с краской и потолочные галтели. Вся картина в целом представляла собой поле битвы. Битвы Ирины Колесниковой с одолевающей ее нищетой.
– Мама дома?
– Да, она спит, – тихо ответила девочка, ее взгляд постоянно возвращался к пакетам на столе.
– Вы сегодня ели?
Дети пристыжено потупили глазки и ничего мне не ответили. Тогда я открыла холодильник и заглянула в него. Банка томатной пасты, кусок подтухшей селедки в чашке, упаковки лекарств в дверце и замороженные окорочка в камере.
– Ясно. Голодные. – Меня снова охватил приступ злости, я еле удержалась от того, чтобы прямо сейчас не разбудить их мамашу и не настучать ей по голове. – Ничего, сейчас я вас покормлю, – улыбнулась я ребятишкам, погладив их по косматым нечесаным головкам. – Вы умывались сегодня?
– Нет, – так же тихо и виновато ответила Танюша.
– Бери брата, идите умывайтесь, мойте руки, причешитесь – и за стол.
Пока дети были в ванной, я распаковала пакеты с продуктами и разогрела боксы с готовой едой, купленной по дороге в столовой. Сев за стол, Танечка и Сашенька с жадностью принялись за свою порцию горячего супа, бросая голодные взгляды на бутерброды с колбасой и печенье, дожидавшиеся своей очереди. Я отвернулась, делая вид, что расставляю что-то в холодильнике, чтобы скрыть от них свои слезы. Сердце кровью обливалось, глядя на этих не по годам сознательных и взрослых ребятишек. Они не ведали, что такое детские капризы и истерики. У них не имелось ни капли наглости и неповиновения. Они с трепетом и заботой относились друг к другу. Я подумала о том, что только дети, столкнувшиеся с жизненными трудностями, с лишениями и нуждой, способны сохранить в себе что-то человеческое и чистое. Они не были избалованы и испорчены гаджетами и новомодными штучками, умели ценить доброе к себе отношение, сохраняли в себе сочувствие и сострадание к ближним. Эти дети в своем столь юном возрасте понимали намного больше, чем некоторые из взрослых.