Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2 - стр. 5

, а дофина без ума от овечек, коровок и Берхема. Вы красивы, и король обратит на вас внимание. Умеете вести беседу, а это уже по части графа д’Артуа или графа Прованского. Так что вас не только будут благожелательно принимать, но и… обожать. Да, да, обожать! Вот оно, верное слово! – завершил барон и рассмеялся, потирая руки и как бы подчеркивая тем самым смех, звучащий настолько странно, что Филипп с недоумением глянул на отца, словно не веря, что подобные звуки способен издавать человек.

Андреа опустила глаза, и Филипп, взяв ее руку, сказал:

– Андреа, барон прав. Никто более тебя не достоин войти в Версаль.

– Но в таком случае мне придется расстаться с тобой, – заметила Андреа.

– Вовсе нет, – возразил барон, – Версаль, моя дорогая, достаточно обширен.

– Но Трианон тесен, – отвечала Андреа, становившаяся упрямой и несговорчивой, когда ей противоречили.

– Трианон достаточно обширен, чтобы в нем нашлась комната для господина де Таверне. Такому человеку, как я, всегда отыщется место, – добавил он скромно, что следовало понимать: «Такой человек всегда сумеет найти себе место».

Андреа, не слишком убежденная заверениями отца, что он будет рядом с нею, повернулась к Филиппу.

– Не беспокойся, сестричка, – сказал Филипп, – ты не будешь принадлежать к тем, кого именуют придворными. Вместо того чтобы заплатить за тебя взнос в монастырь, дофина, пожелавшая тебя отличить, возьмет тебя к себе и даст какую-нибудь должность. Сейчас этикет не столь суров, как во времена Людовика Четырнадцатого, теперь иные должности объединяют, иные разделяют; ты сможешь служить дофине чтицей либо компаньонкой, она будет вместе с тобой рисовать и всегда держать рядом с собой; возможно, ты не будешь на виду, но тем не менее будешь пользоваться ее непосредственным покровительством, и потому тебе станут завидовать. Ты ведь этого боишься, да?

– Да.

– В добрый час, – вступил барон. – И не будем обращать внимания на ничтожную кучку завистников… Скорей выздоравливай, Андреа, и тогда я буду иметь удовольствие самолично проводить тебя в Трианон. Это приказ ее высочества дофины.

– Да, да, батюшка.

– Кстати, Филипп, – вдруг вспомнил барон, – вы при деньгах?

– У меня их не так много, чтобы предложить вам, если у вас в них нужда, – отвечал молодой человек, – но если, напротив, вы хотите предложить их мне, то могу ответить, что мне хватает тех денег, что у меня есть.

– Да вы поистине философ, – усмехнулся барон. – А ты, Андреа, тоже философ и тоже ничего не попросишь? Может быть, тебе что-нибудь нужно?

– Я боюсь поставить вас в затруднительное положение, отец.

– Не бойся, мы ведь сейчас не в Таверне. Король велел вручить мне пятьсот луидоров… в счет будущего, как изволил выразиться его величество. Подумай о своих туалетах, Андреа.

– О, благодарю вас, батюшка! – радостно воскликнула девушка.

– Вечные крайности, – улыбнулся барон. – Только что ей ничего не было нужно, а сейчас она готова разорить китайского императора. Ну да не важно. Тебе пойдут красивые платья.

На сем, нежно поцеловав дочь, барон отворил дверь комнаты, разделявшей спальни его и Андреа, и удалился, ворча:

– Хоть бы эта чертова Николь была здесь, чтобы посветить.

– Позвонить ей, батюшка?

– Не надо, у меня есть Ла Бри, который небось дрыхнет, сидя в кресле. Спокойной ночи, дети.