Гойда - стр. 96
Покуда сетовал да ворчал отец, иные же опричники, прилично предавшиеся вину да медовухе сладкой, подбадривающе свистели молодому Басманову, смеясь во всё горло новым выходкам его.
Иоанн внял речи воеводы своего с улыбкой да всё глядел, как Фёдор ловко ступает меж блюд. Собравшиеся гости прибрали чаши свои, чтобы не остаться без питья, да и Фёдор тотчас уж и соскочил на мягкую с талого снега землю, и пустился дальше.
Покуда пробегал мимо стола, ловко изворотившись от каждого, кто пытался осалить его, не было на тех гуляньях ни души, кто мог бы изловить его. То была не юношеская удаль да горячая кровь – прислуживали ныне немало молодцев, что были и младше летами. Да будто бы кто нашёптывал Фёдору, куда иной раз метнётся преследователь его, влево али вправо. На том чутье да и отвязался было от скоморохов ряженых Басманов, пробегая мимо трона царского таки, и дал схватить себя, едва ли не поскользнувшись на талом снегу.
То хватка была самого государя. С улыбкой Фёдор поднял глаза на царя, переводя частое горячее дыхание. Басманов, верно, не ожидал быть схваченным, да и не противился тому. В праздничной суматохе никто не приметил того, как царь со своим слугой встретились взглядами. Лишь Басман-отец, утирая усы от пьяного пития, обернулся да, сведя брови, и отворотил взгляд свой, продолжая пир с братьями-опричниками.
Иоанн крепче взялся за рукав слуги своего, да так, что Басманову пришлось не иначе как опереться на трон царский рукою, унизанной драгоценными перстами. Иные скоморохи, что резвились подле государя не столь уж и часто, было затаили дыхание. Ближний царский круг давно уж выучил, кого Иоанн подпускает столь близко к себе, и потому ничего уж в том особого и не заприметили.
Иоанн было открыл рот, дабы молвить слово, да резко пробил его холод по спине всей. Едва ли он мог поручиться, что цел, что рёбра его не сражены вражеской рукой. Не будь Фёдор нынче подле царя, так всё равно бы завидел перемену во взгляде, в тревожной молнии, что сверкнула в тёмных очах государя. Он невольно свёл брови, готовясь внимать своему владыке.
– Нынче узнаю тебя, – тихо произнёс царь, с тем и отпустил опричника.
Фёдор же не спешил уходить прочь, вновь резвиться средь ряженых крестьян. Низко кланяясь, он протянул руку к чаше да испил из неё, всё оставаясь подле государя.
– Немудрено, – себе под нос бросил Вяземский.
Сложно уразуметь было, обращается ли князь сам к себе али к соседям его, да продолжил он мысль свою, отрывая мясистые кусочки с гусиных крыльев на тарелке.
– Ежели он-то даже в мужицком платье, то всяк уж признает, – произнёс Афанасий да и отправил мясо себе в рот.
– Не возьму никак в толк, – обернулся Фёдор, вновь опёршись о трон государев, да притом явно без нужды на то, – отчего же вам, княже, неймётся, ежели государю люб я хоть в бабском сарафане.
Поднялся басистый да раскатистый смех за столом. В том гомоне голосов звучал и низкий смех государя, поглядывавшего, как Афанасий от тех слов и поперхнулся, и бил в себя грудь, дабы не удавиться. Не только князю кусок не в то горло пошёл – когда Фёдор с довольною улыбкой оглядывал стол, завидел он и отца своего. Алексей, видать, так же переводил дух с выходки Федькиной.
Солнце ещё не взошло, когда мощные копыта топтали землю, обмякшую от талой воды. Лошадь редкой красоты да буйного нрава подавалась головой вперёд при каждом шаге. Порыв за порывом – и она вместе со своим лихим наездником всё мчалась и мчалась меж полесков да редких рощ, которые хранили следы тяжёлой зимы. Чем ближе были могучие деревья, дарившие тень сугробам, тем медленнее сходило снежное полотно, оседая в лесах да на утёсах.