Гойда - стр. 95
– Шо там потешно-то? – спросил тот, что был несколько постарше.
Сидящий на крыльце чудак, видно, приметил, что уж не один. Оттого и закрыл рот себе руками, вымазанными в саже али бог весть в чём. Сдерживая себя, всё же изливался мужичонка ехидным подсмеиванием сквозь ладони.
Вся Слобода нынче гуляла. За царскими санями тянулся длинный хвост всадников и ряженых гуляк. Из больших мисок, резных да расписных, летели народу частному сласти да медяки.
Эта весна была особенно желанной – лютые морозы наконец отступали. Гулянья выпали на удивительно лучезарную погоду. Ласковое солнце, дышащее весной, щедро одаривало всю Слободу мягким теплом, несмотря на большие зимние сугробы, что таились на тенистых утёсах и рощах.
Слобода пела да резвилась, на площади пред кремлём накрыли столы дубовые. От горячего кушанья валил густой пар. Поданная дичь да рыбина лоснились на серебряных подносах. К площади стянулся весь народ, ибо изголодался он за жестокую зиму по звонким гуляньям. Царскою щедростью была одарена Слобода – помимо двух столов для государя и слуг его верных, на площади мостились и угощенья для простого люда. Меж этих столов метались неизменные спутники любого торжества – шуты да скоморохи. Перезвон бубенцов на одёжах броских доносился во все концы, всё зазывая и зазывая народ к гуляньям.
Особою отрадой для великого государя было возвращение из цепких лап смерти верного подданного своего, Алексея Басманова. Старый воевода, верно, полностью от раны и не оправился, да уже с превеликой радостью занимал место своё на пиру подле Иоанна. Изредка Басман жмурился от боли, ежели какое движение выдавалось более расторопным, нежели стоило, да только то никак не шло супротив той благой радости, что охватывала ныне всю площадь.
Царские шуты да проказники развлекали толпу зевак. Пёстрые наряды то и дело метались из стороны в сторону, минуя друг друга да скача через лавки. Средь ряженых фигур мелькало и чёрное одеяние с длинными полами. Иной раз скоморохи мчались прочь от опричника, иной же раз сами гонялись за ним сломя голову.
Всё действо вершилось заливистою игрою гуслей, дудок али иных инструментов, кустарных. Сливаясь в один лад, текла мелодия горным ручьём – то звоном поднималась, то затевалась духовыми. Иной раз и вовсе гласные скоморохи перекрывали голосом своим игру чудесную, да с тем и отступали.
С усладою глядел царь на торжество сие и более всех, по обыкновению своему, следил за скоморохами. Опричник же, Фёдор Басманов, по заведённому негласному порядку, был на пиру главною отрадой для глаз. Нынче не был он ряжен, да всё одно – не сводил царь с него глаз. Притом поглядывал Иоанн за Фёдором, за танцами да игрою его, украдкою. Государь слышал каждое обращение к нему за столом, отвечал мерно, всем видом показывая, что разумом своим да сердцем за столом восседает подле слуг своих. Вместе с ними распивал он вино, и лицо его, мрачное и грозное в обыкновении своём, нынче было озарено тёплой радостью да мягкою улыбкой.
Намного явнее глядел на Фёдора отец его. Когда Басманов-сын уж было запрыгнул на стол, дабы избежать очередного ряженого преследователя, не смог сдерживаться уж старый Басман.
– Да Господь наш милостивый! – сокрушался Алексей, всплеснув руками. – Не иначе как обратно сложить меня в постелю хочет али вовсе в гроб!