Гойда - стр. 117

– Скажи ж мне, Иоанн, есть ли в очах моих страх, как и в душе, и сердце моём? – спросил юноша, заглядывая в глаза царя.

Ответа не было. Государь точно и впрямь искал его в голубых глазах юноши, в том чарующем разрезе глаз, густых ресницах, в том кротком блеске, который, несомненно, таил в себе демоническое пламя, не оставляющее после себя ничего.

Неведомо, нашёл ли на то Иоанн ответ али нет, да после тех слов и долгой тишины царь медленно поднял руку свою, указывая на дверь.

Фёдор обхватил руку с царскими перстнями, с удивительным трепетом припал к руке устами и, не молвив ни слова боле, удалился с поклоном, так и позабыв на полу атласную ленту.

Две могучие фигуры уверенно ступали по коридору да вели беседу меж собою. То были видные опричники Малюта и Вяземский. На лицах суровых будто осталась печать от тяжких дум. Низкий бас их голосов прерывался, стоило лишь кому-либо мелькнуть на лестнице, меж проходов али в открытых дверях.

– То всяко воздастся ему по дерзости да нраву его, – произнёс Малюта, оглядываясь по сторонам, будто бы глядел сквозь засаду.

– С чего бы тому взяться? – спросил Вяземский, столь же хмуро оглядываясь по сторонам, выискивая лишние уши.

– Как доложил я, мол, под Федькиным надзором-то колдун и был убиен, так царь в неистовую ярость пал. Уж сколько я Ивана-то Васильевича знаю, так в одном хоть сей же миг на кресте клясться готов – во гневе своём слеп да свиреп, и нет ныне силы, коя бы смирила то в нём.

Вяземский улыбнулся, хотя взгляд опричника хранил в себе премного холода да суровости.

– Да всё же, – тяжело вздохнул Малюта да продолжил, как миновали белокаменную лестницу, – ежели б язык твой приструнить могли бы! Али вовсе придумать, как сосватать-то Федьку в супостата-чернокнижника… То было бы раздолье. Пущай немного зла учинил ублюдок Басмановский, да глядишь ты у меня! То ли ещё будет. Дурной он, от дурной, алчный да вороватый.

– Какую ж суку драл Алёшка, раз сына такого породил? – едва не сквозь зубы процедил Вяземский.

– Всяко ищет он козни на голову свою али вором заделался, да притом из чьего, из чьего же кармана! От правда дурень, кусает руку, что кормит его. Ну всяко, всяко нарвётся, всяко воздастся ему, – приговаривал Малюта.

– То славно, ежели Федька опалу сыщет, – ответил Вяземский.

С теми словами предстали опричники пред дверьми в просторную залу. Пир, устроенный государем, был в самом буйном великолепии. Музыка да вино лились рекою, всё шныряли-улюлюкали звонкие скоморохи, да не до них было ни Малюте, ни князю Афанасию. Первым же, что заприметили они, точно едины были очи их, так это трон царский, а вернее, фигуру подле него.

Как завидели то Малюта с Вяземским, так и остолбенели на месте, ибо непристойнейший из всей братии касался ныне трона царского да нашёптывал речи свои великому владыке. Да боле того, видно, и сам государь с превеликим чаяньем внимал речи той, ибо даже не подал виду, покуда Малюта вместе с князем не очутились на пороге.

Не было возможности прочесть слова Фёдора по губам, ибо этот Басманов, ряженый препёстро, прикрывал себя и государя маской. Прошло немало мгновений, оглушительно шумных да дребезжащих, прежде чем государь поднял взгляд на опричников на пороге залы, да и то лишь оттого, что Басманов умолк. Едва заметив Малюту да князя, Фёдор подался вперёд к столу. Взял чаши золотые, вином напоённые, самоцветами разукрашенные, да подал в поклоне царю Иоанну. Жестом великодушный государь велел присоединиться опричникам ко всеобщему веселию.