Говорить как Путин? Говорить лучше Путина! - стр. 18
В конце 1920-х русский лингвист и литературовед Г. О. Винокур писал: «Наша агитационная речь в огромном большинстве случаев стала именно фразеологией, условной традицией, терминологической номенклатурой: ее экспрессивность и впечатляющая сила поблекли. Это слова, лишенные тех функций, которые вложены в них породившим их стилистическим усилием»[13].
Разве эта ситуация не напоминает происходящее сегодня в бизнесе, когда клише и потерявшие смысл «номенклатурные» словечки заполонили деловые презентации и годовые отчеты предприятий? – «Ведь там, где нет настоящей живой мысли, где прав только тот, кто наделен властью, клише и стереотипы <…> заменяют собой обоснования и рассуждения или втискивают действительность в рамки легко усваиваемых понятий»[14].
Однако вернемся к истории. Риторика сталинского управления была лишена политических нюансов и острых полемических приемов, характерных для Ленина. Мир был однозначно поделен на «белый» и «черный». Были враги и были мы. Любая позиция, противоречащая официальной, сопровождалась словом «так называемый». Мир состоит из контрастов, по отношению к противникам – как политическим, так и идеологическим, – применяется сниженная, грубая лексика: «корниловский выкидыш», «враг народа», «изверги и людоеды» (о Гитлере и Риббентропе). Разногласия не допускаются, любое возражение сразу же получает политический ярлык неблагонадежности.
В своих обращениях Сталин всегда выделял определенные категории людей, тем самым персонифицируя свои воззвания, делая их ближе каждому конкретному человеку:
«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы немецких захватчиков!» (Речь на Красной площади 7 ноября 1941 г.)
Обычно в перечислении он использовал классовую терминологию, иными словами, он применял те категории, которыми мыслило все советское общество. Любой гражданин Советского Союза идентифицировал себя либо как крестьянина, либо как рабочего, либо как интеллигента, либо как красноармейца, поэтому детализированное обращение позволяло как бы напрямую обратиться к каждому человеку в отдельности. В особых случаях, как, например, в своей знаменитой речи 3 июля 1941 г., он использовал более доверительные формы обращения:
Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!
Это позволяло ему еще больше сблизиться с массами. Он обращался к людям не как к соотечественникам или подчиненным, а как к членам своей семьи[15].
А вот как Путин впервые обращается к гражданам страны в качестве Российского Президента в своей инаугурационной речи 7 мая 2000 г.:
Уважаемые граждане России, дорогие друзья! Сегодня я обращаюсь к вам, именно к вам, потому что вы доверили мне высший государственный пост в стране.
Очевидно, что такое обращение, как «друзья», позволяет эффективно объединить слушателей, одновременно сближая их с оратором. Но такую вольность не мог позволить себе Сталин со своим монументальным характером высшего существа и «отца народов».
В своем обращении Путин умело объединяет политически и идеологически раздробленную страну, избегая при этом любых прямых конфронтаций и навешивания ярлыков: