Государства и социальные революции. Сравнительный анализ Франции, России и Китая - стр. 50
Различие между первым (церковным) и вторым (дворянским) сословиями, с одной стороны, и третьим сословием – с другой, к XVIII в. было в большей степени подвижной переходной зоной, чем барьером – по крайней мере, с точки зрения господствующих групп. Сословие действительно было настоящим барьером на средних уровнях социального порядка, базировавшегося в основном на богатстве и занятии должностей. Тем не менее социальная напряженность, порождаемая этим (которая должна была настроить бедных дворян и образованных простолюдинов третьего сословия одновременно и друг против друга, и против богатых и привилегированных) никогда полностью не высвобождалась вплоть до революции. Она не создавала революционного кризиса[127].
Подобным же образом никакие классовые противоречия (основанные на столкновении несовместимых способов производства, разделяющих господствующие страты) не создавали революционного кризиса. Как продемонстрировало превосходное исследование Джорджа Тейлора[128], более 80 % частного богатства при Старом порядке была «собственническим» богатством:
В экономике Старого порядка была характерная конфигурация богатства, некапиталистического по своему функционированию, которая может быть названа «собственнической». Она включала инвестиции в землю, городскую собственность, покупаемые должности и ренты. Доходы, которые она приносила, были скромными, от 1 до 5 %, но они были весьма постоянными и мало менялись из года в год. Эти доходы не требовали предпринимательских усилий… достаточно было просто собственности и времени[129].
В аграрной экономике собственническое богатство принимало формы и (a) земли, эксплуатируемой косвенно, через рентные платежи, получаемые от арендаторов, которые арендовали или пользовались участками «доменов, ферм, métairies[130], лугов, полей, лесов» и т. д., и (b) «синьории, состоящей из пошлин, монополий и прав, сохраняющихся от [феодального] владения, слоя собственности, наложенного поверх земельной собственности поместья, наследуемого без ограничений»[131]. Владение городскими землями и строениями было еще одним источником ренты. И затем шли продажные должности и rentes, чьи характеристики хорошо описаны Тейлором:
В собственнической шкале предпочтений желание обладать собственностью на должность было почти столь же сильным, как и желание обладать земельной собственностью. Покупаемая должность была долгосрочной инвестицией. Обычно она приносила низкие, но стабильные доходы и, пока собственник регулярно платил droit annuel[132]… он мог, с ограничениями, применявшимися к каждой должности, продать ее покупателю, завещать наследнику или даже сдать в аренду кому-либо… В общем, инвестиция в должность была инвестицией в положение. Что делало ее желаемой – так это статус, респектабельность, которые она даровала[133].
…Вдобавок к этому, собственническое богатство инвестировалось в rentes. В самом широком смысле слова rente представляла собой ежегодный доход, получаемый от сдачи чего-либо ценного кому-то другому. Rente perpetuelle была рентой неопределенной продолжительности, прекращавшейся, только когда должник решал по своей собственной инициативе вернуть капитал и тем самым освободить себя от выплаты rente. Ее сферой было урегулирование финансовых вопросов внутри семей и между ними и инвестиции в аннуитеты, продаваемые городами, провинциальными штатами и королевским казначейством