Гостинодворцы. Купеческая семейная сага - стр. 60
– Да болезни-то такой нет, ты пойми, дурень. Нету катару сердца.
– Как нету-с?
– Как не бывает! Вчера доктора спросил одного, так он вот как хохотал, чуть не помер со смеху, и дернуло меня такую болезнь сочинить!
– Это ничего, папаша. Скажите, что ошиблись, только и всего.
– Все это чудесно, а его нет. Надо искать Ивана и найти во что бы то ни стало, потому завтра я Алеевых к себе на обед пригласил, и ты пойми, если Иван и завтра не явится, что я Алеевым скажу? Гордость-то моя пострадает от этого аль нет?
– Свинья-с он, папаша, и даже совсем бесчувственная свинья! – сокрушительно мотнул головой Андрей.
– Надо искать и найти, слышишь, по всем гулевым вертепам искать. Вертепы-то знаешь?
Андрей, разумеется, отлично знал все «вертепы», в которых бывал и холостым, и женатым, с нужным покупателем, конечно, но, зная характер отца, отрицательно завертел головой.
– Что вы, папаша, господь с вами! Откуда же мне их знать, да я сроду в такие распутные места не заглядывал.
– А все-таки надо искать, разошли приказчиков, артельщиков.
– Пошлю-с, известно, найдем, только все-таки он против вас свинья: знает, что дело заварилось, и вдруг такую неприятность вам.
– Негодяй!
– Неблагодарный человек, папаша, чувств настоящих у него нет, и дурак при этом, авось женитьба его изменит к лучшему направлению.
– Давай-то бог! А искать все-таки разошли. Да не сидит ли он где в добром месте, как ты полагаешь?
– Не думаю я этого, папаша. Ежели бы сидел где, давным-давно бы нам его на поруки сдали. Просто либо пьет без просыпа, либо спит от выпивки до выпивки.
– Наградил меня Бог сыновьями, нечего сказать, – вздохнул Аршинов. – Тебя я исключаю, ты не такой совсем.
– Покорнейше вас благодарю, папаша, за теплое слово.
– Про тебя и речи быть не может, а эти, что Иван, что Сергей – одно сокрушение с наказанием.
Андрей чмокнул в плечо Афанасия Ивановича и прослезился.
Старик посмотрел с нескрываемым удовольствием на Андрея и затем отправился к себе, наказав еще раз сыну разослать служащих искать блудного сына.
Не успел Афанасий Иванович войти в свой кабинет, как ему в ноги повалилась что-то бурчащая фигура какого-то взлохмаченного человека.
Старик откинулся в испуге назад и с недоумением нагнулся над растянувшимся на полу человеком.
– Кто это? Что надо?
Всклокоченная голова приподнялась от полу и уставилась опухшими глазами на старика.
– Иван! – вскрикнул Афанасий Иванович, опускаясь в кресло.
– Папашечка, простите, – подполз тот на коленях к отцу и припал к его сапогу.
Афанасий Иванович отдернул ногу и, как разъяренный тигр, накинулся на сына.
– Распутник! Фармазон! – тяжело дыша, шептал старик, отталкивая сына, который живо вскочил на ноги, оправил шевелюру, почистил запылившиеся колени и юркнул в дверь. – Стой! – загремел Афанасий Иванович, ударяя кулаком по столу с такой силой, что стоявшая на нем чернильница подпрыгнула и веером разбрызгала чернила. – Поди сюда, каналья пьяная!
Иван вернулся и смиренно вытянул руки по швам.
Старик долго смотрел на побуревшую от попойки физиономию сына, на грязную и измятую манишку, на которой вместо галстука болтался какой-то обрывок черного с белым, покачал головой и плюнул прямо в глаза Ивану.
– Тьфу, бесстыжие твои глаза! – проговорил Аршинов, сжимая кулаки.
Иван, моргая глазами, достал платок из кармана пиджака, вытерся не спеша, сложил затем платок аккуратно вчетверо, положил обратно в карман и, склонив голову, принялся рассматривать носки нечищеных сапог.