Гостинодворцы. Купеческая семейная сага - стр. 38
– Не ори, придет, я знаю женщин… я, брат, на женщин миллион спустил, ты то пойми, – уговаривал его гусар, толкаясь носом в плечо Блуждаева, – мил-ли-он! Придет! Деньги есть – придет… пойдем хор слушать… выпьем…
– Не могу без ней… «Очи» желаю!.. Найди! Из земли вырой!
– Да нет ее здесь… ты пойми… видишь – нет.
– Ничего не вижу… Друг ты мне али нет?
– Друг, Митя…
– Найди Пашку… Она здесь… я видел, как она с каким-то балбесом ушла… а? Я деньги трачу, не жалею ничего, а она провалилась вдруг… тащи сюды хозяина, я его бить буду, обращению учить.
– Я пойду к нему, Иван Афанасьич, – поднялась цыганка со скамейки, – спою ему «Очи» и назад вернусь…
– Прочь, – отпихнул Аршинов в сторону цыганку, – я с ним поговорю сам…
– Пашка! Змея! – надрывался Блуждаев. – Где ты?
– Она со мной! – проговорил Аршинов, вырастая под самым носом Блуждаева.
Тот отшатнулся и схватился за гусара.
– С тобой?
– Со мной. Она для вас пела, а теперь будет петь для меня, понял?
– Гусар! Что же это такое, а? Ведь это грабеж, а? Не допущай этого, гусар…
– Мы этого не допустим! – проговорил тот, выступая вперед.
– Плевать я на все хотел, вот что! – ответил Аршинов.
– Что-о? Плевать? Бей его! Гусар, руби!
Бутылка засвистала в воздухе и ударила в плечо Аршинова.
– A-а, так вы вот как, ну посмотрим!
Он плюнул по старой школьнической привычке в ладони и, сжав кулаки, бросился на кутил…
На другой день Афанасий Иванович встал рано. Умывшись и помолившись Богу, он сошел в сад, обошел все дорожки, зашел в оранжерею и, поговорив с садовником, прошел в столовую, где за самоваром уже сидели Арина Петровна и Андрей.
Он ласково поздоровался с женой и сыном и справился об Иване.
– Ивана, папаша, нет, – ответил Андрей.
– Не ночевал?
– Надо думать, что не ночевал.
Афанасий Иванович сморщился и молча выпил стакан чаю.
«Загулял, – подумал он, – ну что же, пускай уж погуляет напоследках».
Выехав в город, он послал за Алеевым и отправился с ним к Митягову.
У Митягова они засиделись до вечерен и вышли оттуда с покрасневшими лицами.
Аршинов отправился в лавку, а Алеев проехал прямо домой.
– А где же Липа? – справился он у жены.
– Да в саду, гляди, гуляет.
– Ну что, спрашивала ты ее, как ей жених?
– Спрашивала, – с боязнью проговорила Анна Ивановна, – да так она как-то все… ни да ни нет, только, по-моему, Спиридоныч, Сереженька куда умнее и пригляднее Ивана Афанасьича.
Алеев посмотрел на жену и постучал себя указательным пальцем по лбу.
– До старости ты дожила, а здесь до сей поры ветер гуляет. По-твоему, Сергей хорош, а по-моему, Иван. Понимаешь, – повторил он с удареньем, – по-моему, Иван.
– Я, Спиридоныч, что же… и по-моему тоже, Иван Афанасьич – паренек великолепный и из себя мужчина настоящий… известно, девушки глупы; забьют что себе в голову – ничем не выбьешь.
– Стало быть, Липе Сергей нравится больше?
– Да я рази это говорила? Христос с тобой, Спиридоныч!
– Без уверток. Так, что ли?
– Да это ничего, Спиридоныч, мало ли, кто девушке нравиться может.
– Так-с. Значит, ей Сергей по нраву?
– Не знаю, Спиридоныч, ей-ей, не знаю.
– Не знаешь, а мелешь, мельница пустая.
– Да ты, Спиридоныч, сам лучше ее урезонь… право, лучше этак-то будет.
– Урезонивать мне глупую девчонку нечего. Прикажу – и кончено. Скажите, какая принцесса! Иван не нравится! Бову-королевича, что ль, для нее из-за границы выписать?