Гостинодворцы. Купеческая семейная сага - стр. 26
Липа сидела с опущенною на грудь головой и плакала.
– Липа!.. Постой, не плачь. Ну, что хорошего: наплачешь глаза и жениху не пондравишься…
– Оставьте меня в покое! – проговорила та, с мольбой протягивая руки к матери.
– Глупая!.. Ты рассуди: ну что такое Сергей этот? Смазливая рожа, только и всего, а ты на Ивана-то, на Ивана-то обрати внимание… Сокол, говорят… и умен-то, и солиден… и у отца в любви… Батюшки, что же это я мелю-то? А все со страху… ой, со страху-у-у… – Анна Ивановна, подсев к Липе, обняла ее и заплакала. – Липа! Голубушка моя! – причитала Анна Ивановна, вытирая кулаками глаза. – Пожалей ты меня-то, Христа ради… На мне это… все это… с меня он за все взыщет… плюнь ты на Сергея, Липа, ей-богу же, Иван лучше, поверь ты матери, Христа ради!..
Липа, несмотря на свое горе, чуть было не расхохоталась, смотря на свою мать, поставленную в такие трагикомические обстоятельства.
Ей было и смешно и грустно. Липа видала свою мать редко, говорила с ней еще реже. Только тут впервые она поняла, до чего была придавлена и принижена в лице ее матери женщина, носившая громкое имя хозяйки и жены замоскворецкого купца. Только теперь она поняла, сколько душевных мук и страданий, сколько бесплодной борьбы за свое личное «я» должна была перенести и пережить бедная женщина, чтобы дойти до такого состояния, когда одно только слово «муж» наводило на нее панический страх.
Липа обняла Анну Ивановну и ушла в сад.
«Бедная мама, ничего она не может сделать! – думала Липа, идя по дорожкам расчищенного сада. – Но что же я-то сделаю? Что? Неужели же Сережа не успел объясниться с отцом? А впрочем, его отец не лучше моего – одного поля ягоды… Господи, научи меня! Научи!» – Липа схватилась за пылавшую голову и шла по дорожке, не видя ничего перед собой.
– Липушка-а… ты? – донесся до ее слуха старческий голос.
Липа вздрогнула и остановилась.
Под березками в тени на курганчике, поросшем желтыми цветочками, сидел старик лет семидесяти, в легком кафтанчике с расстегнутым воротом, из-за которого выглядывала белая, как снег, русская рубашка с двумя золочеными пуговками…
Желтовласая голова старика была открыта. Облокотись на локоть левой руки, он лежал на курганчике, отгоняя веткой черемухи надоедливых мух, и блаженно улыбался, наслаждаясь майским утром.
Липа осмотрелась и, увидав старика, бросилась к нему.
– Дедушка, милый! – проговорила она, становясь на колени и целуя деда во влажный лоб.
– Здравствуй, Липушка! Здравствуй, красавица! – улыбался тот, нежно осматривая Липу.
– Прости, дедушка, что я сегодня не зашла к тебе утром, не до того было.
– Ничего, я и сам дошел сюда… А хорошо на чистом воздухе. Липушка, ах, как хорошо!.. Садись рядком-то, садись, коза!..
Липочка села и пригладила деду растрепанные волосы.
Дед Липы, отец Анны Ивановны, Иван Андреич Муравин, давно уже проживал у зятя, снимая у него отдельный флигелек, выходивший в сад. Торговые дела свои он ликвидировал, или, вернее сказать, передал племяннику лет десять тому назад. Выдав единственную дочь Анну Ивановну замуж за Алеева и похоронив вскоре после этого жену, он вел свои торговые дела уже не с тою энергией, которая обыкновенно присуща настоящему коммерсанту. Торговал больше по привычке и для своих служащих.
– Обижать их не хочется, живут с мальчиков, и вдруг я кончу дело… Хороших людей обижать нельзя, пускай живут, – говорил он на увещания зятя, видевшего, как старика обирали эти служащие.