Гостиница тринадцати повешенных - стр. 34
– Вы ошибаетесь, господин граф. Окажись Катя, моя крепостная… слышите, моя крепостная… так безумна, что прельстилась бы вашими любезными обещаниями, то клянусь вам: если бы мне пришлось убить ее, дабы удержать, я бы не колебалась ни минуты, ни секунды – я бы ее убила!
В дверях, ожидая графа, стояла Татьяна.
Анри де Шале посмотрел на нее с иронической улыбкой и, нежно потрепав Катю по зардевшейся щечке, сказал:
– А ведь она действительно на это способна, твоя добрая госпожа, так что оставайся лучше с ней, бедняжечка!
Затем, резко переменив тон, он обратился к Татьяне:
– Итак, сударыня, вы желали меня видеть? Позвольте, однако, заметить вам, что вы используете странные способы для достижения своих целей! Но, в конце концов, хитрость была довольно изощренной и достаточно ловко приведена в исполнение, так что я готов уделить вам немного внимания. Я вас слушаю; чего вы хотите?
Говоря это, Шале вошел в гостиную, которая была убрана с такой ослепительной роскошью, что граф, привыкший к богатой обстановке, не удержался от жеста восхищения.
Под его ногами – ярких цветов персидский ковер, вокруг, формируя диван, – огромные подушки из темно-красного шелка; на стенах – гобелены из восхитительных тканей, тонкость которых ни в чем не уступала тонкости нюансов самих гобеленов; вся мебель – эбенового дерева, повсюду – дорогие вазы, картины известных мастеров, редкие цветы.
– Как здесь великолепно! – промолвил граф, решив, что отрицать красоту убранства этой комнаты было бы ребячеством.
– Если вы действительно так считаете, я очень рада, – живо отвечала Татьяна, – потому что все это принадлежит вам.
– Что? – проговорил Анри де Шале презрительно. – Мне?
– Разумеется! Раз уж я принадлежу вам, то не принадлежит ли вам и все то, чем я располагаю?
Настала минута молчания. Интонация настоящей любви, искренней страсти всегда способна повлиять даже на самое безразличное сердце. Стоя напротив этой женщины – невероятно красивой, – которая любила его и так ясно давала ему это понять, пусть он этого и не желал слышать, граф чувствовал, что ему не хочется ни обижать ее, ни насмехаться над ней.
Они сели рядышком, но она – чуть ниже, чтобы позволить физически доминировать над ней тому, кто так сильно доминировал над ней морально. И в этом положении она смотрела на него… о, отнюдь не дерзко! Казалось, для этого совершенно восторженного взгляда она, напротив, смягчила пылавший в ее зрачках огонь. То была уже не покинутая и разгневанная любовница, глаза которой говорят неблагодарному: «Почему ты меня больше не любишь?», а женщина, которая вдоволь настрадалась, а в качестве упрека за этот разрыв использует нежность, украдкой пряча ее за слезой.
Увы! Анри не любил больше Татьяну; а мужчина, который не любит, становится безжалостным. Первый же подходящий предлог позволяет ему вновь войти в ту роль, от которой отстранило его непредвиденное обстоятельство.
Губы его растянулись в сардонической усмешке и, вытянув палец в сторону лица Татьяны, он промолвил:
– А ваша клятва? Ваша торжественная клятва оставаться в маске все время нашей разлуки, она что, уже забыта?
Татьяна задрожала.
– Меня вынудили ее нарушить! – вскричала она.
– Полноте! Вынудили! Да неужели? Гм! Сознайтесь лучше, что вам надоело беспрестанно носить эту маску!