Гостиница тринадцати повешенных - стр. 36
– Выслушайте меня, умоляю! Ах! Боже мой! Я понимаю, как с моей стороны нелепо настаивать после того, что вы мне сейчас сказали! Вы меня больше не любите… потому что никогда не любили, вот и все; и все вопросы, стремящиеся получить какой-то другой ответ, совершенно излишни! Но дело-то в том, что я вас все еще люблю. Ох! Люблю еще больше, чем когда-либо. Прошу же вас, если не из любви, то хотя бы из сострадания, пощадите меня! Я требую от вас так немного… даже очень, очень мало… но для меня это будет хоть что-то. Навещайте меня хоть раз в неделю… хоть в две недели раз… дарите, жертвуйте мне хотя бы полчаса, и это поможет мне влачить мои дни. Я нарочно купила этот дом в самой отдаленной части города. Никто об этом ничего никогда не узнает… Никто, слышите!.. Анри! Что стоит для вас полчаса в две недели – а для меня эти тридцать минуть будут целительным бальзамом! Анри… смягчитесь под моими мольбами. Вы мне рассказывали о других женщинах, которые были вашими любовницами. Но я не такая, как другие! Вы были моей первой, вы же останетесь и моей последней любовью! Ох! Не смейтесь! Если бы вы только знали, как мне больно видеть эту злую улыбку, которой вы пожалели бы меня!.. Дайте же мне вашу руку, как залог вашего согласия на мою просьбу, и я вас не задержу более. Через две недели мы вновь увидимся, не правда ли? Вы придете сами, по доброй воле, и скажете: «Здравствуй, Татьяна… я тебя не забыл!» Согласны? Решено?
Упав на колени и конвульсивно прижав руку графа к своей груди, Татьяна стояла, устремив на него свои большие черные глаза, в томительном ожидании.
Гранитная скала растаяла бы от ее огненного взгляда и пламенного дыхания.
Однако граф де Шале остался холоден и бесчувствен.
– Уж не намерены ли вы вскорости дебютировать в Бургундском театре, моя дорогая? – сказал он наконец. – Честное слово, вы могли бы иметь успех в какой-нибудь мифологической пьесе… в роли Ариадны[10], например.
Татьяна задрожала и побледнела. Она выпустила руку графа и медленно приподнялась.
– Вы ошибаетесь, господин граф, – сказала она. – Не в роли Ариадны я собираюсь дебютировать, а в роли эринии Мегеры[11].
– Ах! Мегеры… сестры Тизифоны и Алекты, кажется? И каково же амплуа этого милого божества?
– Умерщвлять насильственным и неожиданным образом.
– Точно-точно… припоминаю. Что ж! Посмотрим, дорогая Мегера, как-то у вас получится убивать? Но поспешим, если вы против.
Шале обнажил шпагу.
– О, я не так нетерпелива, как вы полагаете, монсеньор, – возразила Татьяна, в свою очередь, насмешливо. – Вы сейчас в моей власти… и прежде чем запечатлеть на вашем мертвом челе поцелуй ненависти, я хочу еще запечатлеть на нем последний мой поцелуй любви.
– Вот как!
Граф бросился за русской, которая направилась к двери, но сколь быстро ни двигался, настичь ее так и не успел. Она исчезла, захлопнув за собой дверь.
– Что бы это значило? – прошептал граф. Он подошел к другой двери, напротив, но и та оказалась запертой.
– Ну и дела, – продолжил молодой дворянин. – Так я попал в мышеловку! Однако же кошка, по-видимому, не намерена сейчас меня съедать. Пока что она угрожает мне только последним поцелуем любви. Черт возьми! Как это вы, госпожа эриния, ухитритесь поцеловать меня насильно? Ха-ха-ха! Пюилоран и Рошфор умрут со смеху, когда я расскажу им эту историю. Но что же это за запах, однако? Очень приятный, конечно, но немного тошнотворный! Ого-го! Теперь понимаю, что это значит! Это одна из ее колдовских штук! А, проклятая! Похоже, она хочет меня опьянить! Но этого не будет! Нет, не будет!