Господство тьмы. Искупление. Книга третья - стр. 72

Напряжение рвало воздух, пропитывая его липким ожиданием.

Кто первый сдаст?

Кто первый сделает неверный шаг?

Коул не мог дышать.

Вален держал его на месте, но дело было не в этом.

Отец был там, всего в нескольких метрах.

Но он не мог выйти.

Не мог сказать.

Не мог даже двинуться, потому что любое его движение, любая попытка что-то сделать – и Кристофер сдержит обещание.

– Вас ввели в заблуждение, – Рэй медленно вздохнул, чуть покачав головой. – Вашего сына никогда тут не было.

Ложь звучала правдоподобно. Слишком много правды в ней. Слишком много того, что заставляет сомневаться. Доминик не двигался, не реагировал. Только смотрел – как будто пытался вырвать правду из чужих глаз.

– Что-то мне подсказывает, что ты продолжаешь врать!

– Если бы он был здесь, вы бы его нашли. Мы можем прогуляться, если хотите. Я покажу вам город, осмотрите всё вокруг.

Пауза.

Глухая.

Тяжёлая.

Наполненная миллионом мыслей.

Коул чувствовал, как колотится сердце.

Как Вален не даёт ему двинуться.

Как его собственные пальцы сжимаются в кулаки.

Доминик медленно выдохнул.

– Веди!

Кристофер усмехнулся.

По кабинету прошлись звуки шагов. Медленно. Постепенно стали отдаляться. А через несколько минут исчезли совсем, оставляя Коула и Валена в кабинете. Между ними стояла гнетущая тишина – даже когда их взгляды встретились.

Тьма в комнате была плотной, вязкой, будто её можно было потрогать пальцами. Лишь слабый отсвет свечей размыто очерчивал предметы, но не давал им настоящей формы. Запах стоял приторный – смесь дешёвого алкоголя и терпких духов, впитавшихся в обивку кресел и покрывал. Воздух был тяжёлым, наполненным чужими голосами, смехом и стонами, просачивающимися сквозь тонкие стены. На полу валялась одежда – беспорядочно, как будто её сорвали в спешке и бросили, не заботясь о том, где она окажется. Ткань местами была мятая, местами влажная – вероятно, кто-то что-то пролил, но в полумраке невозможно было разобрать, что именно. Кровать, широкая, с резными деревянными столбиками, выглядела так, будто на ней давно никто не спал спокойно. Простыни были сбиты, подушки смяты, и от них всё ещё тянуло теплом чужого тела.

У дальней стены стоял небольшой столик, заваленный пустыми бокалами, недопитыми бутылками и какими-то мелкими безделушками, на которые падал неяркий свет свечи. Она догорала – фитиль плавился в воске, и от её дрожащего пламени по стенам плясали неясные тени. Стены были обтянуты тёмной тканью, призванной скрывать трещины и пятна времени, но от этого комната казалась ещё теснее, ещё удушливее.

Где-то за окном, далеко внизу, звучали голоса, смех, пьяные выкрики, перебиваемые глухими шагами по дороге. Жизнь ночной Бездны кипела, бурлила, не останавливаясь ни на мгновение, и даже здесь, в этой комнате, в этом месте, ощущение чужого присутствия было повсюду. Будто стены впитывали всё – стоны, шёпоты, вздохи, отчаяние – и не давали забыть, куда ты попал.

Тьма в комнате сгущалась, растворяя очертания предметов, смазывая границы между реальностью и тем, что подсказывали инстинкты. Шёпот голосов – приглушённый, тягучий – растворился в пространстве, сливаясь с шумом улицы, далёким, будто приходящим из другого мира. Кровать скрипнула, когда тела рухнули на неё, запутываясь в движениях – неосторожно, жадно, так, словно за пределами этой комнаты больше ничего не существовало. Пальцы впились в ткань простыней, скомкали её, пока дыхание смешивалось – горячее, нетерпеливое. Свет свечи подрагивал, отбрасывая хаотичные тени на стену, словно сама комната подглядывала, замирая в ожидании.