Господство тьмы. Искупление. Книга третья - стр. 64
– Я разнесу всю эту бездну до самого основания! Кристофер видел, что я ищу Коула! Я знал, что ребенок у него! Знал! – Доминик в порыве злости смахнул со стола все, что на нем лежало, и схватился за голову, зарываясь пальцами в волосы.
Аврора, передав детей своим помощникам, поспешила к брату и обняла его.
– Тише, тише, Дом. Я понимаю, каково это… Господи, мой маленький Коул… мой сыночек… – всхлипнула она и почувствовала, как рядом с ней появился Дейв. Он пролез между ними и залез на колени дяди, крепко обняв того за шею.
– Я просто так это не оставлю, – прошептал Доминик и поцеловал племянника в макушку, прижимая его к себе. – Кристофер пожалеет о том, что не умер во время катастрофы. Я клянусь!
Толпа ревела, сотрясая воздух низким, животным гулом, который пробирался под кожу, змеился по венам, смешиваясь с грохотом шагов, ударами, хрустом костей. Запах крови смешивался с потом, пылью, горячим дыханием сотен людей, чьи голоса сливались в единый поток. Арена жаждала зрелища, жаждала боли, жаждала крови, и Коул чувствовал это кожей, каждым нервом, каждым мускулом, пульсирующим от напряжения. Его пальцы были в крови, но он уже не знал, своя это кровь или чужая. Песок под ногами был мокрым, скользким, он тянулся к телам, словно хотел поглотить их, втянуть в себя, сделать частью арены. Он слышал, как где-то справа тяжело дышит Лиам, слышал приглушённые удары, видел в уголке зрения, как Ливий, шатаясь, поднимается, зажимая бок.
Боль была здесь повсюду. Она не имела лиц, не имела жалости – она просто была. Жила среди них, впитывалась в стены, в крики, в слёзы, в пыль, которая оседала на коже, делая её шероховатой, грубой.
Перед Коулом стоял человек – громада, массивная фигура, с лицом, изрезанным шрамами, с глазами, в которых не было ничего, кроме жажды ломать, рвать, убивать. Он двигался медленно, но каждый его шаг отзывался гулким эхом, обещая боль. На его руках, покрытых рубцами и старыми ожогами, вздувались вены, а кулаки были больше, чем Коул мог бы охватить своей ладонью. Он не просто стоял здесь – он наслаждался моментом, растягивал его, словно зверь, играющий с жертвой.
Сохраняя всё это время желание кого-нибудь ударить, Шепард с каким-то удовлетворением ожил, когда снова почувствовал боль, когда снова выпустил внутреннего зверя, который за эти месяцы ежедневно требовал выхода.
Коул едва успел отреагировать, когда огромная рука рванула вперёд, нацеливаясь прямо ему в грудь. Он шагнул в сторону, уходя от удара, почувствовал, как воздух рядом сотрясся, и уже в следующий миг резко подался вперёд, сокращая дистанцию. Его кулак ударил в живот противника, но тот даже не качнулся, не издал ни звука – только ухмыльнулся, словно ждал этого.
Следующий удар – вверх, в челюсть, но в этот раз рука гиганта двинулась быстрее, чем Коул успел её перехватить.
Удар был, как удар молота.
Всё вспыхнуло ярким светом.
Адреналин подскочил.
Тело отлетело назад, ноги сами подогнулись, земля вдруг оказалась там, где секунду назад был воздух, а потом – вкус крови во рту, пульсация в голове, боль – тяжёлая, острая, глухая, пронизывающая каждую клетку.
В ушах всё звенело, мир качнулся, превратился в пульсирующее пятно, но время не давало передышки. Оно не ждало, не останавливалось. Коул едва успел перевернуться на бок, когда рядом с его лицом взметнулся песок – гигант ударил ногой, надеясь размозжить его череп, но промахнулся, потеряв баланс. Всё двигалось быстро, но в то же время медленно.