Город уходит в тень - стр. 55

Но главное не в этом. Главное в том, что при той системе обучения, хочешь не хочешь, приходилось думать. Думать, а не галочки ставить.

Я еще помню первый класс. Тогда, чтобы записаться в школу, не нужно было никаких собеседований. Приходили родители и записывали детей. Не знаю, почему мама подумала, что общий сбор – 31 августа. И привела меня в платьице-матроске, сшитом из остатков ткани маминого платья. Какая-то женщина (уже не помню, кто) объяснила, что общая линейка – завтра и нужно приходить в форме. Коричневое платье, белый парадный фартук. Черный – повседневный. Белый воротничок и манжеты. Почему-то почти никто не принес цветов.

Нас развели по классам. Мой – первый «Б». Учительница Аделаида Михайловна. Мне тогда она казалась очень старой. Преподавала она все предметы. В том числе чистописание и рисование. Пения тогда не было. Его ввели позже. А вот чистописание было. Как же мы красиво писали! Плоды труда особо отличившихся Аделаида Михайловна проносила по рядам, всем напоказ. Глядя сейчас на свой почерк, сама себе не верю, что могла так писать. Рисовали… кому что в голову придет. Собирали листья. Обводили контуры. Рисовали «мозаику», мелкие квадраты в большом раскрашивали в разные цвета.

Выбрали старосту класса. Выбрали звеньевых. Три ряда парт – три звена. Выбрали «санитарку». У последней была белая сумочка с красным крестом, которую она носила через плечо. «Санитарка» вставала в дверях и проверяла чистоту рук и ушей.

Да-да, и ушей тоже. И очень придирчиво. Каждый день дежурили по очереди. На дежурных лежала обязанность положить на бортик доски мокрую тряпку и принести мел. С пятого класса дежурили по двое, мыли полы, вытирали мокрой тряпкой парты, хотя при школе жили технички.

Писать учились, выводя элементы букв. Крючочки с загибом вниз. С загибом вверх. Овалы. Петельки. Сначала карандашом. Потом чернилами. Чернильницы-непроливайки носили в мешочках. Фаянсовые, с голубым ободком поверху, или пластмассовые, коричневые. Потом кто-то из пап сколотил нечто вроде подноса, и чернильницы стали оставлять в классе.

Писали перьями №86, и никакими иначе. Деревянные ручки с металлическими вставочками. Перочистки. Сшитые мамами, или купленные в магазине, или привезенные из Москвы, самые роскошные: несколько кружков ткани, сквозь которые продет шнурочек. Обязательные пеналы с ластиками (слово «ластик» я узнала гораздо позже, у нас это были просто резинки), карандашами, запасными ручками, точилками и перочистками.

Считали сначала по палочкам. Потом устно. Помню, как все любили игру в молчанку. Аделаида Михайловна рисовала на доске огромный круг, на котором писала числа от 1 до 100. Заранее уславливались, что будем делать: складывать или вычитать. Аделаида Михайловна молча касалась двух чисел, молча показывала на ученицу, та так же молча выходила к доске и писала ответ.

Насколько я помню, почти все учились хорошо, хотя отстающие были. Тогда в школе велись дополнительные занятия, а двоечников еще и прикрепляли к отличникам и хорошистам (по-моему, слово «хорошист» сейчас вышло из моды). Ко мне прикрепили Лору Кардаш, девочку странную, мне кажется из неблагополучной семьи, правда, мне в голову не приходило ее расспрашивать. Она с трудом выговаривала слова и, кажется, вообще ничего не учила. Потому отдуваться пришлось маме. Она и мучилась с Лорой, но довольно скоро ее забрали из школы.