Город уходит в тень - стр. 21
Почему люди считают это байками? Да потому, что такое случалось не в одном Ташкенте и могло произойти в любом крупном городе СССР. И происходило. И не раз. И каждый раз люди шли в тюрьму. За, в общем, вовсе чепуховый проступок. Такие были времена, и я не стану врать, что корректоров за это по головке гладили.
У меня есть личное дело мамы. Она тоже была ревизионным корректором и работала попеременно с Аксеновым, который вернулся, правда, больной туберкулезом и работал на прежнем месте.
В этом личном деле есть очень любопытные документы. В частности, докладная записка мамы о том, что по вине корректора Скуяновой в речи премьер-министра Египта допущена ошибка. Вместо «Наххас-паша» напечатано «Махас-Паша». Далее идет подробное объяснение, что корректор Подрядова, ведущая ревизионную сверку, не виновата. Докладная написана в ответ на требование главного редактора объяснить причину ошибки.
Далее имеется приказ, по которому с Перцевой И. Я. удерживается стоимость работы и бумаги, 8 р. 32 коп., за пропущенную ошибку в статье «Образцово провести сев».
Далее идет донос на маму того же Аксенова.
Слава небесам, ничего более серьезного.
Вот такая была дисциплина. На грани ареста.
А они – байки…
Побывали бы в шкуре героя баек…
Газета – объект повышенной бдительности. И отношение к сотрудникам соответствующее. По крайней мере было. Все сотрудники редакции ходили по краю. Не арестовали? Повезло, значит. И выговоры, и громы небесные – почти обычное дело. Я еще помню мамины рассказы. Это вам не нынешний разгул вседозволенности. Хорошо или плохо?
Не знаю. Не стоили те ошибки такого наказания. Но и грязи не было. Совсем.
И гнусной псевдоанглийской тарабарщины тоже.
УБИТЫЙ ГОРОД
Наш город молча умирает…
Он превращается в песок.
И только тихий свет окраин
Еще мерцает между строк.
Его спокойно вырубают
Под самый корень, каждый час.
Наш город молча исчезает,
Быстрее нас…
Наш город с каждым днем все больше
Похож на призрачный мираж.
Наш город смотрит в небо с болью.
Наш город…
Нет, уже не наш.
Бах Ахмедов2
Мой бедный любимый город. Бедный родной город. Что с тобой сделали? Что с тобой делают? И что еще с тобой сделают?
Казалось, вечный.
С собственным сердцем – Сквером.
С собственным Бродвеем, где, как и подобает Бродвею, был театр, был дворец, куда высыпала по вечерам молодежь. С Главным фонтаном, куда нас водили мамы. С парками. Сколько же было парков… Два с озерами, когда-то выкопанными на субботниках той же молодежью. Какие-то уничтожены, какие-то реконструированы до неузнаваемости. В одном изуродовали великолепную лестницу. Озеро Победы осушили. Теперь взялись за Комсомольское и тут же расправились со знаменитой детской железной дорогой.
А зелени! Гордые чинары. Дубы. Каштаны. Серебристые тополя. Ясени.
Не поверите, но чистая правда: когда-то прямо посреди мостовых тянулись клумбы. С каннами. Большие цветы, зеленые листья. Маленькие цветы, почти черные листья. С розами. Весь город был в розах и каннах. Клумбы вместо разделительных полос. Понимаю, представить трудно. Но правда. С ранней весны и до поздней осени город расцветал.
Город-сад. Город-рай.
Что с тобой сотворили?
Город, как всякий живой организм, оказался беззащитным перед убийцами.
Его убивали по частям, но планомерно. Сначала сердце. Сквер. Потом здания. Исторические. Дышавшие стариной. Великолепной архитектуры.