Город уходит в тень - стр. 23

Это не мои слова. Это пишет мой друг Игорь Цой. Из Ташкента.

Я же говорю, оккупанты. Правда, в еще незавоеванном городе. Битва еще идет.

Гениальный писатель Чингиз Айтматов нашел для таких термин. Манкурты. Это те, после которых хоть потоп.

Кажется, они добьются потопа. После чего город прекратит существовать. Окончательно.

Останется макет. Псевдовосточный китч. Царство алюкобонда.

Узбекистанский писатель Тохир Малик, прямо скажем, не блещущий талантом, зато обвинивший в безбожии (!!!) советского писателя Абдуллу Каххара, человека неизмеримо более талантливого, придумал для своей трудночитаемой книги заглавие, просто кричащее о ситуации в стране: «Шайтанат». Царство шайтана. То есть дьявола. Бесовщина. Именно так можно обозначить происходящее в Узбекистане и Ташкенте.

Единственная надежда на то, что люди перестали покорно выносить любой произвол. Они больше не молчат. Они борются. При полном молчании властей страны. И я всей душой с ними. Успеха в борьбе, мои друзья.

Один господин назвал меня диванной патриоткой. Что же, в какой-то степени он прав. Вряд ли 75-летняя женщина, живущая в трех с половиной тысячах километров от Ташкента, может бороться по-настоящему. Но сердце все равно болит. И я не могу равнодушно смотреть на все это. Не могу.

Мой бедный любимый город…

* Напечатано с разрешения Баха Ахмедова.

Не так давно я впервые за миллион лет взяла в руки скрипку. Руки помнят, как ее держать, а пальцы забыли, как правильно стоять. Попробовала поводить смычком по струнам – фальшь душераздирающая. Значит, снова нужно начинать и упражняться – где уж мне сейчас? А ведь когда-то музыкальную школу заканчивала. И два курса училища, правда вечернего и отделения теории музыки. А теорию музыки принимал у нас сам Дмитрий Исаакович Штерн. Умница… как он меня ругал за лень, до сих пор вспомнить приятно!

Как-то все сейчас вспоминается как сплошь радость и солнце, хотя на самом деле все было не так. Занятия, занятия, экзамены, ни одного выходного за шесть лет – оркестр. И все-таки учителя почти все были свои. В смысле друзья. Не было особых строгостей. Не было понукания. Задавали – выполняли.

Самоотверженные люди. Да, у меня шесть лет не было выходных, так и у Дим Димыча, нашего руководителя, их тоже не было.

И у нас работала прекрасный преподаватель музлитературы и теории музыки. На уроках выяснилось, что я без подготовки умею подбирать любую мелодию. И что, в общем, умею писать диктанты и разбираться в премудростях гармонии.

Странно, что я, в то время легкомысленная лентяйка, завсегдатай музеев, библиотек, кинотеатров и зоопарка, не желавшая учиться вообще и в частности и в то время уже охладевшая к скрипке, полюбила разбираться в тонкостях трезвучий, интервалов, септаккордов, больших и малых, мажорных и минорных, увеличенных и уменьшенных…

Спроси меня сейчас – ничегошеньки не помню. Разве что ноты и трезвучия. Интервалы тоже помню. Септаккорды – увы… И, конечно, музлитература. За что я безмерно благодарна педагогам. Открывшим мне Баха и Бетховена. И даже Прокофьева, хотя сначала я никак не могла его услышать. А потом услышала. И это своего рода чудо.

На почве теории музыки мы подружились с Фридой Хойкер. Фрида была моей одноклассницей в сорок третьей школе и тоже училась в музыкальной школе имени Садыкова, только по классу фоно. Жила она вместе с родителями и бабушкой в частном доме. Во дворе дома был еще один, где жили ее дядя с женой, носившей удивительное для Ташкента имя Паола.