Горничная, которая любила розги - стр. 4
Марек охает и кладет кусок пирога с визигой обратно на тарелку.
– А куда уехала?
– К пану Пшевозьнику и уехали, в Картузы.
– Катаржина все хвасталась, что у Войцеха дом в Картузах с яблоневым садом, – снова встревает в разговор Грася. – А живут они в пригороде, на улице Францишка Сендзицкого.
– Я не хочу сказать, что пан Пшевозьник Катаржине не пара, – замечает тетушка. – И вовсе он не старый! Пану, наверное, лет сорок, если он и постарше будет, то только самую малость.
– Строгий мужчина, но такой обходительный. Сразу видна военная выправка.
– Вот оно как, – вздыхает Марек, и Чеслава понимает, что он совсем упал духом.
– Да что я же сижу, – поднимается со стула Грася, – Чеслава, милая, а ну, пойдем-ка во двор. Мы с тобой о чем уговорились? Ты верно думала, что я позабыла, раз Марек приехал? А я и верно, позабыла, да только сейчас вспомнила. Пани Фелиция…
– Да-да, ступай, – говорит тетушка, а сама спрашивает Марека. – И что ты в этой Катаржине нашел, скажи на милость? Разве в Варшаве мало хорошеньких панночек?
Долговязая худая Грася поднимается из-за стола, выходит из гостиной, проходит впотьмах через кухню, толкает тяжелую дверь и спускается по широкой лестнице во двор. Чеслава идет следом. Панночка знает, что сейчас её будут пороть, и её душа поет и ликует.
Крытый шифером двор, пристроенный позади теткиного дома, довольно просторный. У дальней стены стоит садовый инвентарь. По левую руку – большие ворота, сейчас запертые на засов, а справа пара чуланов и душевая кабина. Прошлым летом тетушка, послушавшись совета пани Бажены, купила газовую колонку для нагрева воды и наняла в Картузах бригаду рабочих. Трое панов в синих комбинезонах приехали на другой день спозаранку. Сперва в углу двора они установили поместительный бак из нержавейки и газовую колонку для нагрева воды, а после, уже под вечер собрали из крашеных панелей душевую кабину.
В одном из дощатых чуланов стоят старые ульи и велосипед Марека, а в другом чулане Грася обычно наказывает молоденькую горничную.
Открыв скрипучую дверь, Грася щелкает выключателем, и под потолком загорается лампочка, висящая на обросшем пылью проводе. Оглянувшись на Чеславу, горничная заходит в чулан. Этот чулан хорошо Чеславе знаком. Посреди на дощатом пыльном полу стоит широкая скамья, сколоченная из гладко отесанных некрашеных досок. На скамье лежит старый диванный валик. Возле скамьи стоит оцинкованное ведро с соленой водой. Из ведра торчат черные, очищенные от листьев, прутья. Чеслава останавливается на пороге, ей становится весело и страшно, у нее замирает сердце, и так с ней случается каждый раз, хотя было бы впору привыкнуть.
Долговязая Грася стоит, уперев руки в боки и, невесело улыбаясь, поглядывает на горничную. Чеслава вздыхает. Опустив голову, чтобы Грася не заметила улыбку на её губах, панночка подходит к скамье.
– Ну, сколько можно бить посуду? – спрашивает Грася. – Или ты нарочно взялась меня злить?
– Нет, я не нарочно, – отвечает Чеслава и слышит, как дрожит её голос. – Простите, пани Грася!
– Ты всегда так говоришь, а толку нет! Ну, какое красивое было блюдо? С павлинами, с каретой… И вот, на тебе, пожалуйста, бац – и черепки! Да этому блюду, наверное, было лет сто!
– Простите, пани.
– Дня не проходит, чтобы я тебя не порола! Вот пожалуюсь, пани Фелиции, пускай тебя рассчитает.