Горелая Башня - стр. 18
Какое-то время Йен молча перебирал вожжи, не решаясь задать вопрос, наконец спросил как бы из вежливости, как бы о ничего не значащем – надо же о чём-то говорить в дороге: – «Ну, как там Метте, ну и Гийом? Живы-здоровы?», – хотя видел он этих самых Метте с Гийомом не так чтобы давно, перед самым их отъездом. Получил ожидаемый ответ: – Приедем, узнаем.
Молчание было нарушено и дорожный трёп покатился под скрип тележных колёс. И обо всём, и ни о чём, и о важном.
Дылда всё время разговор сводил к своему щенку, Пиратке, бандюге толстопузому, писюну куцехвостому. Подарунку соседскому.
– Так вот взял и подарил? Это Пер-Щучья Голова, у которого снега зимой не допросишься?
– Снега я не просил. Да и пёса на просил. Сам отдал Да ещё и спасибо сказал, что дал сынку по шее.
Мельница встретила ребят толчеёй и шумом, народ сновал по широкому двору, грузил на телеги неподъёмные мешки, вода лилась по жёлобу, огромное колесо неспешно поворачивалось под напором струи.
Пообнимались, перебросились парой слов – уже хорошо. Сейчас самая горячая пора – скоро, скоролёд скуёт ручей, бегущий от запруды. Поворачивайся, народ честной, да не путайся под ногами!
Ильзе и Андерс не стали отвлекать рабочий люд ненужными сейчас разговорами. Зато сколько было восторженного визгу когда во двор выбежала Маленькая Мельничиха! Как же выросла она за эти два года! Но тараторила как и прежде сразу обо всём и рвалась бежать показывать и «наш столб с огромным гнездом» – жаль что аисты уже улетели в жаркие страны, и «наших кроликов», и «наших рыбок» – правда сейчас их не видно… Сразу доложила, что на днях увозят её с мельницы папа с мамой. До самого лета увозят. Она так по маме с папой скучала, а теперь будет по бабушке скучать и по дедушке.
Йен ворочал мешки на равных с мельничными. Легко, будто играючи.
– Гляди-ка, справный из пацана мужик вышел. Может пойдёшь к нам работать?
– Не, меня моё дело ждёт. Я хочу выучиться на ветеринара.
– На коновала что ль?
– Ага. У меня прадед был знаменитым на всю округу звериным лекарем. Без его совета ни один уважающий себя фермер ни коня, ни корову не покупал: – Вот оглядит худобу наш Йен – меня в честь предка назвали, – пузо пощупает, хвост повертит, в зубы заглянет, скажет своё веское слово, тогда и по рукам ударим. – У отца даже прадедова сумка с бронзовой бляхой позеленевшей сохранилась. Говорили о Коновале из Залесья, будто он тайное слово знает, – шепнёт его и бешеный бык вмиг станет смирным как телёнок.
– Аты это слово знаешь?
– Не, но я не я буду, если не выведаю.
Друзей распирало любопытство: – Йен, а что это за бляха такая?
– А сумка пустая или…
– Набита сумка под самую завязку. Там инструментов считать-не сосчитать: молотки и стаместки, клещи и скребки, пилы и ножи – и прямые, и кривые, и тонкие как спица, и широкие как лопата, и все острые – хоть сейчас в дело, и каждый в особую тряпочку завёрнут. А главное – в той сумке на самом дне упрятана книга толстенная рукописная, вся закладками переложена. Дед у меня грамотей был. И читать был обучен и писать. Всё же мастер, а не шелупонь какая.
Ну а бляха… Большая такая, увесистая. Её бы почистить. Только я слово себе дал – пока ремеслу не выучусь не притронусь к ней, потому как права не имею. А выдавлен на бляхе той конь и два мужика рядом – один коня под уздцы держит, другой копыто осматривает.